Зелёная земля

невинны, кто отведали лавины.

А те, кто любят, много раз невинны -

они и умирают много раз.

И. СТРАВИНСКИЙ. ПЕТРУШКА

1

Февраль весь белый, весь в извёстке -

и даром что молодцеват!

Сейчас я выйду на подмостки

и стану плохо танцевать,

и все увидят, как увяли

мои пустые рукава,

и денежку дадут едва ли:

я деревянный, я дрова.

Но будет музыка, как мука,

меня к движенью понукать

и помыкать мной: дескать, ну-ка -

и будет ниже поникать

колпак, чьи бубенцы озябли,

пока пылал ваш карнавал…

Потом прибьёт меня хозяин

за то, что плохо танцевал -

до крови… и, трясясь на нити,

я повторю свои слова:

я деревянный, извините,

я деревянный, я дрова.

2

А она балерина, а я…

на нея обращают вниманье:

она кружится, снег поднимая, -

будто вовсе и нету ея!

У нея голубые глаза,

а на туфельках множество пряжек -

золотистых: она ими пляшет,

а глазами – глядит… и нельзя

потому не любить ея глаз,

и нельзя не любить ея пряжек -

тех, которыми так она пляшет,

исчезаючи в танце от нас!

Она пляшет и снег бередит -

и не видит меня на отшибе:

почему мы такие чужие

и она на арапа глядит?

Он ведь ей не родня, не ровня -

он из дальней страны окаянной…

Я не буду такой деревянный:

Госпожа, погляди на меня!

3

Это балаган, балаган, балаган -

балаганный дед веселит, веселит,

барабанщик бьёт в барабан, барабан -

барабан гудит, басовит, басовит.

А шарманка тоненько этак поёт,

и шарманщик крутит за ручку мотив,

и шарманщик розовый билетик даёт -

то-то будешь счастлив, ему заплатив!

Кто бы мне билетик такой подарил -

я ему за это спляшу и спою!

В ящике чудесном полно балерин -

может, я найду среди них и свою.

Ан – проходят мимо, и то… балаган:

что им до Петрушкиных малых забот! -

Там с лотка торгуют, там страшный цыган

медведя ручного на цепке ведёт…

4

Вот они наконец наигралися мной -

я им тут вроде, как бы сказать, тамбурина.

Но закончился день этот, злой и смешной,

и ко мне приходила моя балерина!

Шла дорогой своею, по лестнице шла

и – зашла на минуту, зашла – и пропала:

перепутала дверь… так планета мала!

И растаяла облачком тонкого пара.

Я сегодня, наверно, уже не умру -

я сегодня богат: пусть чуть-чуть, пусть нечестно!

Пронеслась себе тучкой на летнем ветру,

и растаяла вся, и – растаяв – исчезла.

Жизнь прекрасна, она потому и пройдёт -

о, как много мне счастья она подарила:

карусели кружились, резвился народ

и ко мне приходила моя балерина!

5

Да что ж арап… он прислан на потеху,

и в его жилах чёрная вода,

он зол и глуп, он молится ореху -

ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда!

Смотри, как я умею прыгать: оп-ля!..

А он – тяжёлый, что твоя руда,

и страшный: у него большая сабля -

ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда!

Ему не внятен твой чудесный щебет,

но он тебя похитит из гнезда:

он никого на всей земле не любит -

ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда!

Он саблею меня загонит в угол

и не оставит от меня следа.

Ты и тогда с ним не танцуй, мой ангел, -

танцуй со мною… даже и тогда!

6

Если фокусник прикажет мне: пляши! -

я спляшу ему: как фокусник прикажет.

Если фокусник прикажет: не пляши! -

так не буду.

Если фокусник прикажет: хохочи! -

я ему захохочу: как он прикажет.

Если он прикажет мне: не хохочи! -

так не буду.

Если фокусник прикажет мне: умри! -

я умру ему: как фокусник прикажет.

Если фокусник прикажет: не умри! -

так не буду.

Если фокусник прикажет мне: люби! -

полюблю я балерину балерину.

Если фокусник прикажет: не люби! -

полюблю я балерину балерину.

7

Славное гуляние: кони летят…

карусели крутятся – кони и львы!

На коне оранжевом скачет дитя,

а на льве лазоревом – я или вы.

Славное гуляние: искры летят!

Каблучки цыганочек – точно кремень.

Тут у жизни праздничной все мы в гостях:

разумей, голубчики, ах, разумей!

Славное гуляние: сполохи летят!

Что ж это за музыка, столько огня… -

шапито приветствует: бейтесь в сетях

без меня, голубчики, ах, без меня.

Славное гуляние: головы летят!

Вон моя валяется возле крыльца:

тут у жизни праздничной все мы в гостях -

распотешь нас, Масленица… Мас-ле-ни-ца!

* * *

И вечер неплох, и погода совсем неплоха -

и есть полстиха, и ещё полстиха наворкую,

но невыносимо горят и горят облака

над далью твоею, куда мне нельзя ни в какую.

Вот, тоже мне… средневековье – на самом краю

двадцатого века, в Москве, на Суворовском, в десять!

Не странно ль, что я ещё жив – и, к тому же, пою,

в то время как надо б давно меня было повесить?

Хотя ведь… меня не возьмёшь: у меня есть копьё,

копьё и улыбка – и с ними я выйду сражаться

за имя твоё, за короткое имя твоё -

ах, нет ни копья, ни улыбки, и это ужасно.

А небо горит и горит над толпою окон:

и там твоя жизнь, среди них, – золотая, другая,

чей чистый огонь, чей высокий и чистый огонь

мне крыльями машет – оттуда меня обжигая.

* * *

Ты, как браслет, сняла запрет -

и сразу всё переменилось:

и на углу стоит Конь Бред,

копытом бьёт, скажи на милость…

Как безмятежно нам теперь,

как дерзко нам и как нелепо!

Привет, полубиблейский зверь,

ты с неба к нам? Ну, что там – небо?

Всё бредит жизнью без конца

и облаками золотыми,

всё заговаривается

и то же поминает имя,

всё треплет старенький мотив

по тем пространствам ненаглядным,

куда и мы с тобой, мой ангел,

махнём, поводья отпустив?

* * *

Когда сухому снегопаду,

когда слепому музыканту