Земля

Ей ужасно этого хотелось – запечатлённая история прямо-таки просила слушателей, не лежала спокойно на бумаге, но теперь Рина уже ни в чём не уверена.

Слова как будто сделали её бледней и меньше.

Эту быль ведь должен рассказывать сам дедушка.

Пока работа длилась, Рина будто всё время слышала его живой голос, а сейчас, когда она читала едва готовое с листов…

Не было ли это чем-то неправильным?

Рина не знает.

Сэм, конечно, сразу согласился послушать – иначе и быть не могло, и всё же это разом Рину обрадовало и взволновало.

Что удивительнее, Ййр тоже выразил интерес:

– Я послушаю… Если оно не строго для людского ума. Можно?

Сытая Савря в своём углу совсем прижмурила глазки, кажется, дремлет.

Ййр, устроившись на царь-койке, занимается шитьём: принёс высохший за день шмот, спросил Сэма, будет ли он ещё носить свою рвань – Сэм отказался, и орк, покачав головой, решил починить для себя рубашку и футболку, попорченные Савриными когтями. Не похоже, чтобы Ринино чтение чересчур его увлекло.

– Ну как? – спрашивает Рина, натянув улыбку и постаравшись придать голосу бодрости.

– Сочинения тебе ещё в школе хорошо давались, – говорит Сэм. – Помнишь, тебе всегда за них ставили «отлично». И потом, все эти твои статьи и заметки… я думаю, ты уже почти нашла свой стиль.

Ййр дёргает ухом. Вот люди сложные… Пойди пойми, похвалил бугайчик девчуру-то или так отбрехался? Кто его разберёт.

Подсобщик затягивает на изнанке узелок, перекусывает нитку. Расправив рубаху на колене, принимается за следующую рванку.

– Я-то не грамотей, – ворчит орк. – А слушать было славно. Изрядная байка вышла, Риш. Аккурат по вечерку. А. Я знаю, что потом с пацанёнком сталось. Рассказать?

Ришка снова утыкается в кружку с чаем. Отпившись, произносит странно дрогнувшим голоском:

– Конечно, расскажи!

– Ну, вострите ушки. Пацанёнок вытянулся, выучился. В рост-то не очень… а умом и сердцем – ещё как. Столько много всяких штук выдумал и изобрёл, страсть. Всё на свете ему было интересно. Много кочевал, всему учился, без продыху. Смело за любое дело брался! А как стала у его грива седа, пришёл в один драный балаган, с фургончиками. Нутам, знаете, где детина гири таскает, барышня в блёсточках скачет по проволоке, дрыщ горбатый разный мухлёж показывает… и ещё клетки… в одной сидит сиберийский медведь, в другой – джульбарс в полосочку, и оба как велосипеды в тулупе – костяк да шубейка. Худое дело неволя… Хуже стрелы под темечко, так я скажу.

Ййр хмыкает, замолкает, берёт катушку. Вдев в игольное ушко новую нить, продолжает, не поднимая бледных глаз от своего шитья.

– И две ещё клетки махонькие. Ни в рост не встать, ни рук не раскинуть.

Смотрит тот бывший пацан и видит: в одной клетке – страфиль серый молодёшенький, гиблый считай, совсем поехавший. Сидит бормочет без слов одно и то же. А в соседней – орк, тоже молодой, и тоже как велосипед, только без тулупа, все мослы наружу.

Смотрит бывший пацан на страфиля, и как дышать забыл.

А тут орченьку задрало вконец страфилье бормотание, орк возьми да рявкни – обругал крылатого.

Тот рот свой прикрыл, глазами похлопал, зыркнул на соседушку через частую проволоку, а потом тоже как рявкнет – повторил, вроде как в ответ обратно его выругал. И снова давай бормотать.

На тот же день к вечеру бывший пацан снова туда пришёл, да не один – со своей ватагой. Ух, задали шороху… Вроде тишком обошлись, словами учтивыми, а как балаганщик перед ним кланялся – у-у-у И так глядел, будто этот дрыщ седой его по хребтине отходил, его же плёткой.

Страфиля забирают, он и не трепухается.

И тут отворяется клетка. И этот прямо к орчаре руку суёт, ровно совсем отбитый. «Здравствуйте, – говорит. – Я Ибрагим Стахов! Нечего вам тут делать».

Умно я всё-таки сделал, что эту руку ему не сломал, как думаете?

* * *

Людята молчат, даже не шевелятся, и глаза у обоих блестят. Ришка приложила ко рту узенькую ладонь, словно боится словечко вымолвить. У Кнабера – чёрточка между бровей, и губы уголками вниз, такая рожица – точь-в-точь как Савря его изображала.

– Так нельзя, – подаёт голос маленькая страфиль. Сна – ни в одном глазу. Интересно, чего она там разобрала, из Ийровой байки?

– Неволя, клетка, – говорит она. – Так нельзя!

– Верно, плутовка. Клетка – дрянь, хуже нет.

Ийр откладывает зашитую рубаху, убирает иглу с катушкой в швейную коробочку. Улыбнувшись своей мысли, встаёт с царь-койки, идёт достать с верхней полки любимый и сладкий запас солнышка. Открыв банку, откладывает половинку персика в блюдце: Савре на пробу, побаловаться.

– Эй, люди, чего приуныли. Налетай, пока я всё не сожрал.

Ришка, шоркнув стулом, поднимается в свой воробьиный рост – и на крохотное времечко обхватывает Ййра руками поперёк туловища. Кнабер и тот не усидел – дотягивается потрепать неловко по костистому плечу.

Смешные.

А и приятно бывает, когда не в одиночку, например, радуешься персикам.

Глава 18

Даже не верится, что миновала всего неделя.