Земля 2.0 [сборник]

Дергая конечностями, я вылез из своего теплого скафандра в ледяную утробу могилы, распорол добытым из пояса острым куском обсидиана термослой скафандра и начал размазывать хлынувшую из отверстия красную вязкую жидкость по телу.

Тонанцин недоуменно озирала мое голое тело.

— Я этот камушек на горе Арсия подобрал, — прохрипел я, постепенно согреваясь собственным теплом. Изолирующий термогель позволит мне продержаться без скафандра какое-то время. — Думал, обработаю под неолитическое рубило и в раскоп подброшу, чтобы археологов помучить.

Я еле-еле скомпенсировал едва переносимые пол-атмосферы в шлеме потоком чистого кислорода. Не дай бог в шлеме что-то коротнет — взорвусь к черту…

— Пойдем, — тяжело выдохнул я, приподнимая полог и выбираясь в тяжкую алую ночь.

Воздух был заполнен мелкими невесомыми песчинками так плотно, что вытянутая рука терялась в бурой мгле, которую фонарик не пробивал. Было неожиданно тепло, в смысле, минус двадцать, не больше.

Пока мы брели примерно в сторону гор, спотыкаясь обо все камни по пути, я понял, как это получается, — вечером нагретый до ощутимого плюса на дне кратера воздух уходит в стратосферу.

В то же время с гор вниз стекает поток холодного воздуха и успевает прогреться, пока пустыня остывает, отдавая тепло пыльному туману. Нужно спешить — когда все остынет, я тут без ступней останусь.

Это было, наверное, не так уж долго — вряд ли больше часа. Буря становилась все сильнее, а я только прибавлял шагу, а за мной бежала Тонанцин. А за нами бежала, танцуя и смеясь нашей наглости, смерть.

Потому я не выбирал средств и слов, когда вломился в пещеры Чикомостока. Я бежал голый и в шлеме, как бог войны, а моими спутниками были страх и ужас. В травящей паром при каждом выдохе во все стороны маске разбитого шлема я выглядел как покрытый пылью и налипшей кровью демон бури.

Да, в этот день я поднялся во плоти из глубин детских ужасов. Все встречные разбегались.

Я одним ударом рубила разрезал входной клапан поселенческой палатки, и та мгновенно опала, потеряв форму, народ внутри заорал, закашлял. Они хватали шлемы и натягивали их на дурные головы, вопили и ругались, задыхаясь.

Шагая по катающимся телам, я щедро раздавал пинки потенциальным самоубийцам. В конце палатки нашел спальный мешок, из которого вытряхнул Лютера прямо на голый пол. Братец кашлял и слабо сопротивлялся. Еще бы — это Марс, детка, здесь нечем дышать инопланетным млекопитающим!

Я схватил его обеими руками за горло, подтянул к себе и прокричал ему в перепуганное лицо:

— Ты плохо вел себя, Лютер. Ты был плохим мальчиком.

Я орал, а низкое давление превращало сказанное в хрипящий злобный шепот.

— Ты лжец, Лютер. Ты состоишь целиком из чужих выдумок. Из моих выдумок. Это я придумал тебя, Лютер, глупый мальчишка. Ты целиком мой. Не тебе корчить из себя экстатическое божество, ты мелок и жалок. Ты не способен к творчеству.

— Мама… — вытаращив глаза, хрипло прошептал Лютер. — Пожалуйста.

Он плакал.

— Я знаю, что тобой двигало, — сказал я ему тихо. — Ведь я такой же. Я дам тебе еще одну возможность. Еще раз прожить твою жизнь, миновать перекресток, который привел нас сюда. Я дам тебе шанс, которого уже нет у меня.

Я протянул руку, раздавил в ладони слежавшийся комок и засыпал его огромные глаза пылью, которую ребята из «Бродячего анатомического цирка Барсума» назвали «Амнезией шахтных операторов».

Когда он перестал корчиться и замер, я уложил его на спальный мешок и выпрямился. Народ, который не сбежал прочь, жался к стенкам палатки. Позади меня в облаке красной пыли мстительной ацтекской богиней стояла Тонанцин с каменным лицом, освещая темное нутро шатра своим налобным фонарем.

Молчание затягивалось. Эк я их запугал-то.

— Чего ты хочешь теперь, Великий Дух? — решительно спросила Тонанцин среди общего молчания.

— Найдите мне какие-нибудь портки, — просто ответил я. — Яйца сейчас отморожу.

* * *

К утру буря завершилась, и мы вытащили доктора из его неглубокой могилы. К вечеру он пришел в себя, а потом пожаловал и «Бродячий анатомический цирк Барсума» и оказал помощь всем в ней нуждавшимся. А доктор забыл успеть на свой корабль и надолго застрял у нас.

На этом все и кончилось.

Когда позже я посетил доктора Ликурга в лазарете на Перекрестке, он был мрачен.

— Я тебя знаю? — спросил он первым делом, когда я вошел.

— Я тебя знаю, — ответил я. — Мы неделю шлялись по Дичи вместе. Лежали в одной могиле.

— М-м-м, — выдавил он сквозь зубы. — Так это ты, Брагги? Я знаю твою мать. Еще с Земли. Тебя не помню. Не помню ни хрена. Как даже на эту планету попал. Очнулся — думал, совсем с ума сошел…

— Значит, зачем ты прилетел к нам — не помнишь?

Он покачал головой, отрешенно глядя на экран, демонстрирующий будущие джунгли Фарсиды.

— Понятия не имею, чем буду заниматься все это время, — произнес он негромко.

— Ну, — ответил я. — У меня есть одна идея.

На улице у ветробота со сложенными мачтами я встретился с Тонанцин. Она ждала, когда я выйду из госпиталя.

— Так и будешь за мной таскаться? — спросил я недовольно.

— Ну да, — просто ответила Тонанцин. — Я три года на тебя потратила.