Земля

Мертвяще безлюдную атмосферу острова пронизывала торжественная кладбищенская благоустроенность. По одну сторону в стене располагались ниши – одинаковые, точно окна. По другую – темнел вход, ведущий в глубину острова-склепа. Сквозь породу кое-где проступали мраморные фрагменты архитектуры, словно бы остров вырос на руинах доисторического Пантеона. Картина не пугала и не умиротворяла. Она опустошала, как банальность: “Мы все умрём”.

– Нравится? – довольным тоном спросил Никита. – Пробирает?

Он оценил скорбный пейзаж критичным прищуром:

– Безнадёга какая, да? Хотя самих мёртвых маловато. Судя по всему, только вон тот товарищ в белом, – указал на стоящую в лодке фигуру.

– Остальные попрятались внутри, – предположил я. – Но возможно, – добавил глубокомысленно, – художник хотел сказать, что для каждого умершего заготовлено индивидуальное одиночество на острове.

– Понятно, что аллегория, – согласился Никита, – но, как по мне, экшена всё равно не хватает. – В уголках его губ затеплилась улыбка. – Вот я в детстве реально нарисовал остров мёртвых! Если матушка не выбросила, покажу тебе как-нибудь. Оборжаться можно. В третьем классе после летних каникул на уроке рисования было задание: “Как я провёл лето”. Ну, и я изобразил… Короче, берег и дети в песке играют. Головы, руки-ноги – пиздец расчленёночка. – Никита хоть и посмеивался, но взгляд его оставался угрюмым.

Снова уставился на картину.

– Мне этот остров напоминает камень на распутье, – после короткого раздумья заключил Никита. – Который из русских сказок. Помнишь? “Налево пойдёшь – коня потеряешь, направо – жизнь потеряешь, а прямо пойдёшь – жив будешь, да себя позабудешь”.

– Хоть разворачивайся, – пошутил я.

– В том и дело, что нельзя повернуть. Это как время вспять. Но знаешь, что самое херовое?

Я почувствовал загривком дуновение чего-то нехорошего.

– Три дороги – это только видимость, – грустно сказал Никита. – На самом деле нет никакого выбора. Дорога всегда одна… Ты не против, если я у тебя до праздников картину подержу?

*****

Каюсь, я не рассказал Алине о неожиданном визите Никиты. Струхнул, что она сразу прекратит наши отношения – уже бесповоротно. Она и сама всего боялась, поэтому для новой встречи подхватила меня в городе, повезла в место, вроде бы максимально удалённое от возможных Никитиных маршрутов. Это была северная окраина Загорска, подсобно-техническая, почти без жилых домов, рядом с трассой.

Для надёжности мы съехали с основной дороги на стоянку для фур – заколоченный на зиму киоск, теремок с прилавком да пара обросших грязью биотуалетов без дверей, похожих в темноте на разорённые склепы. За стоянкой начинались овраг и перелесок. Метрах в ста мерцала огоньками шиномонтажная мастерская.

Я часто наблюдал с экрана любовь в машине, но не представлял, что это настолько неудобно. Мы перебрались на заднее сиденье, а передние кресла сдвинули вперёд. Потом лежали скрюченные. Было тесно и душно. Алина, закончив с гигиеной, протянула мне упаковку с салфетками. Я послушно вытерся, открыл окно, чтоб выкинуть липкий комок. Потянуло запахами трассы – холодом, гарью, соляркой.

– Знаешь, чем пахнет смертная тоска? – спросила Алина. – Вот этим…

Я предложил: может, лучше бы нам встречаться в Москве, снимать на пару часов отель – всё лучше, чем в машине на трассе. В мегаполисе Никите нас не выследить. А у меня всегда найдётся хорошее объяснение, что я навещаю Тупицыных. Алина лишь посетовала, что ездить в Москву утомительно, и вдруг вспомнила, что знает в Загорске замечательный пустырь.

Алина заранее написала, что Никита с утра поедет проведать мать в Красноармейск и вернётся аж к ночи. Договорились встретиться. Всю пятницу валил снег – даже не хлопьями, а какими-то перьями, словно бы наверху распотрошили космическую перину. Когда зажглись фонари, Загорск в искрящихся ватных сугробах выглядел точно умильная рождественская открытка.

Трудно поверить, но именно из-за контактных линз я не сразу признал скошенную крышу-фуражку кинотеатра “Смена”. А был бы в очках, наверняка вспомнил бы визуальные приметы Никитиного тайного укрытия в час раху-кала, наш дружеский разговор перед поездкой в “Шубуду”…

В тот вечер, когда Никита уехал от меня и оставил на хранение картину, я кое-как отковырял чёртовы линзы. А вот на следующее утро надеть их уже не смог, только залапал до красноты глаза.

Попытался на следующий день, и с тем же успехом. Линзы то слетали с пальца, норовя потеряться, то косо прилеплялись или же заплывали под веко, и я мучительно вымаргивал их, заливаясь слезами.

Я уже смирился с тем, что линзы не моё, что у меня слишком грубые пальцы для таких изящных вещей и век мне вековать в очках. Но тут Алина назначила встречу, и мне захотелось удивить её. Попробовал наудачу. И надо же – они наделись с первой попытки! Я снова провалился в пространство зрительного передоза и, наверное, поэтому не узнал пустырь, доверху перегруженный новыми впечатлениями и обилием внешних нюансов.