Земля

Четвёртый этаж достроили после войны, но получилась отнюдь не мансарда – чтобы заменить перегоревшую лампочку, требовался не стул, а стремянка. Надо сказать, последний раз я проживал в таких хоромах на старой рыбнинской квартире у бабушки с дедушкой.

Комнаты на Ворошилова были смежные: в первой – гостиная, в дальней – спальня, но недостаток этот возмещался высокими потолками и большими окнами. На каждую комнату приходилось по две батареи центрального отопления. Из-за слабого напора древние чугунные гармошки грели вполсилы, так что в спальне постоянно работал масляный обогреватель, а гостиную дополнительно отапливал электрокамин, встроенный в шикарную, под гранит, раму работы Шервица.

Каминная полка была густо заставлена Алининым парфюмом: умноженная вдвое зеркалом праздничная толпа флаконов, пузырьков, скляночек, помад – точно площадь Пэпперленда из “Жёлтой субмарины”. Я сразу признал чёрную фигурку “Black Orchid”, пахучее содержимое которой Алина пожертвовала мне, чтоб остановить кровь из рассечённой брови. Флакон отдалённо смахивал на полицейского (хотя ещё больше – на похоронного клерка в цилиндре). Алина то ли намекнула, то ли просто сказала, что духи заканчиваются, и я в ближайший вечер преподнёс ей второго “клерка” – как раз с тех пяти тысяч, что она великодушно не взяла с меня за Сортировочную.

* * *

Ветхость шла этой запущенной, гулкой квартире. Мне нравился скрипучий, в глазках червоточины паркет, кофейного цвета мозаика плитки на полу в ванной, потолки с паучьими трещинами, штукатурка в бледных потёках, колонка на кухне, грозно ухающая всполохом газа, если резко открыть горячую воду.

Массивная мебель источала отсыревший запах слоёного дерева, лака и старого клея. Обеденный стол в гостиной был размером с декоративный дачный прудик – овал на крепких тумбах, за которым могли бы поместиться, растопырив локти, человек пятнадцать. Таким же основательным был и письменный стол с зелёным канцелярским сукном в чернильных пятнах вековой давности. Антикварный комод в гостиной вообще напоминал резную корму старинного фрегата. Но благородную старину изрядно разбавляли дешёвенький шкаф-купе для одежды, тонконогие офисные стулья, вращающееся кресло на колёсиках, подвесные полки из оргстекла.

В спальне на этажерке из ротанга стояли Алинины книги. Учебники по грамматике английского, разномастные словари, альбом Хельмута Ньютона с голыми девицами, немецкий фолиант, посвящённый цирку уродцев Барнума. Забавным приветом из прошлого выглядела аляповатая подарочная “Камасутра” – точно такую же лет восемь назад в шутку преподнёс отцу физрук дядя Гриша, а я с отцовского позволения передарил индийскую стыдобу Толику Якушеву.

Водя пальцем по корешкам, я выяснил, что из литературы читал только Эдгара По, Гоголя и Булгакова. Зато философскую полку знал уже поимённо всю. Между журнальными подборками “Птюча” и “Ома” лежали мягкотелое “Введение в каббалу”, репринты Папюса, “Мистика Третьего рейха” и томик Кастанеды. В фундаменте этажерки покоились чёрный Иммануил Кант, кричаще изданная “Сатанинская библия” Лавея с пламенеющим ликом Аль Пачино на обложке, энциклопедия моды, Adob’ы “Для чайников”, “Молот ведьм”, брошюра “Книга мёртвых” (на поверку – обычная тибетская псалтырь), увесистый фотографический альбом “Memorial photography of the 19th century” (оказавшийся реальной книгой мёртвых).

В углу рядом с видеомагнитофоном Samsung

лежали две запылившихся картонных коробки. Я приоткрыл из любопытства одну и увидел трогательно подписанные от руки кассеты: “Тарковский «Зеркало»”, “Люк Бессон «Леон», «Пятый эл-т»”, смешную фабрично-пиратскую “Матрицу” с Нео на обложке. Мне почему-то стало очень жаль эти отправленные в отставку кассеты и явно рабочий “самсунг”. У меня дома в Рыбнинске тоже оставались видеокассеты, которыми я не пользовался, но мне и в голову не пришло куда-то убирать их – они так и оставались на полке, вперемешку с книгами…

Я почему-то думал, что переезжаю в центр. Улица Ворошилова действительно начиналась сразу от вокзала, но тянулась через весь Загорск, почти до окраины. Алинин дом оказался в хвосте улицы. Если раньше мне до кладбища было относительно рукой подать, то теперь дорога занимала минут сорок, и будильник пришлось переставить с восьми утра на семь. Но это показалось мне ничтожным неудобством, я привык вставать рано (точнее, ещё не успел полностью отвыкнуть от армейских подъёмов).

Я управлялся с делами на пару часов раньше Алины, по пути домой набирал в супермаркете продуктов для ужина. Пока на плите булькал простенький гарнир – картошка в мундире или гречка, бродил по квартире с отвёрткой, укрепляя всё, что плохо держится: дверные ручки, розетки, подвесные крючки, шкафчики. Потом брал “Мистику Третьего рейха” и листал до прихода Алины.