Земля

– Однажды мы, как обычно, пошли спать. Ночью я проснулась. Мне было не страшно, а тревожно и одиноко. И очень зябко. Показалось, что прабабушка тоже не спит, и я попросила: “Бабуля, расскажи сказку”. Я ждала, как всегда, что-то детское: про зайчика и лисичку, гусей-лебедей, Буратино. Прабабушка сперва долго молчала, и я подумала, что она спит. Но она вдруг заговорила. И таких сказок я раньше не слышала… Про то, как в деревню на острове пробралась старуха Чума и убила всех жителей. Обманула доверчивого лодочника, а тот переправил её в деревню. Про городок, чьи жители давно мертвы, но каждую рождественскую ночь, повинуясь божьей воле, идут на молитву в заброшенную церковь, и там при свечах гнилой скелет в одеянии священника ведёт для них службу перед обветшалым алтарём. Заблудившийся студент случайно сунулся в церковь, думая там отогреться, и попал прямо на службу к мертвецам. И был бы студенту конец, но у него оказался с собой узелок с овсом, который он в испуге рассыпал. И скелет-священник и мертвецы-жители бросились пересчитывать зёрна, а студент, пользуясь этим, сбежал… Про девушку с мельницы, что понесла от хозяина-мельника и, чтоб скрыть позор, задушила своего младенца и утопила в запруде. После люди стали слышать по ночам тоскливый, невыносимый плач. Детоубийца не выдержала постоянного воя, подошла к запруде и прокричала: “Когда ж ты заткнёшься, чёртов ублюдок!”, и детский голос провыл в ответ: “Мать дала мне имя! Я – Ублюдок!”

– Ничего себе сказочки!.. – только и сказал я.

– А утром выяснилось, что прабабушка умерла. И, судя по заключению врачей, сердце у неё остановилось сразу за полночь. Я до утра пролежала с её трупом. Как ты понимаешь, списать на то, что мне это всё приснилось, можно, да только лет мне было всего пять. И прабабушка моя при жизни не увлекалась жутью с привкусом норвежского фольклора.

Мне сделалось грустно. Но не от самой истории, а от того, как гладко пересказала её Алина. Я понял, что она уже рассказывала о прабабушке Никите. А до того яростно отстаивала перед ним свою “мёртвость”.

– Чего приуныл? – ласково спросила Алина. – Или не веришь мне?

– Да я не против быть мёртвым, – я попытался улыбнуться. – Считай, что ты меня уже завербовала.

– Так не пойдёт, дружок! – Алина прыжком взгромоздилась на меня, глянула сверху вниз: – Как-то ты легко сдался!.. – Она чуть поёрзала, пристраиваясь. – Есть такой довольно-таки расхожий сюжет, и ты наверняка с ним сталкивался, когда герой не понимает, что умер. Прям по Сведенборгу, – и не рассчитывая на мои мизерные познания, сразу пояснила: – Христианский мистик и визионер, жил в восемнадцатом веке. Так вот, он полагал, что умерший первое время не осознаёт своего нового состояния. Ещё долгое время его окружают прежние картины миры, рутина старых комбинаций, связей, привычек. Помнишь фильм “Шестое чувство”? Там Брюс Уиллис играет детского психолога, который не понимает, что умер, и настойчиво опекает мальчика-аутиста… Володя, ну хватит!.. – она судорожно вздохнула, закусила губу – она так всегда делала, когда я вторгался в неё.

Потом Алина хныкала, стонала, всхлипывала, перемежая это каким-то смеющимся, конфузливым “Ах!”, точно ей было неловко за свои шумные любовные причитания. А они завораживали меня куда больше, чем признания о мёртвой старухе, говорящей с правнучкой на загробном языке народного поверья.

*****

– Никита звонил, оказывается, – Алина озабоченно тыкала в кнопки телефона. – Аж два пропущенных… Похуй, – отмахнулась, – скажу, что не слышала, спала… – она стояла возле приоткрытой балконной двери и курила.

– Говорил, когда возвращается? – спросил я равнодушным тоном.

– Вроде в субботу… Сегодня у нас что?

– В принципе, уже два часа как четверг.

– Между прочим, Шервиц Никите на тебя жаловался. Ты в курсе? Что-то ты там разбил.

– Ага, “льдинку”… Ну, то есть плиту уронил. Думал, сам до стола её дотащу, вроде она не очень тяжёлая, а форма из рук выскользнула. А на полу ещё железяка валялась, уголок крепёжный… Испортил, в общем, плиту.

– Это я виновата, – произнесла Алина с весёлым раскаянием, – затрахала тебя. Ослаб мальчишечка.

– Ничего не ослаб! – запротестовал я. – А Шервиц – гондон! И ябеда. Я же сказал ему, что сам Никите отчитаюсь.

– Вот и возьми себе на заметку. Никита его только для виду козлит, а на деле там полная гармония и взаимопонимание. Так что лишнего при нём не болтай, Никита сразу обо всём будет знать.