Земля

– Ты вчера рассказывала про Брюса Уиллиса, а я тоже вспомнил похожий фильм! – бодро сказал я, чтобы не длить разговор о Никите. – Назывался “Лестница Джейкоба”. Я его смотрел году так в двухтысячном по кабельному каналу. Сначала думал, ужасы, а оказалось – психологический триллер. Но интересный. Бывший ветеран войны во Вьетнаме по имени Джейкоб после ранения возвращается домой. Раньше у него была жена и дети, а сейчас он почему-то ушёл из семьи, живёт с любовницей. Но вокруг него творится чертовщина, демоны всякие дёрганые мерещатся, неизвестные преследуют на машине. И реальность такая вокруг него… – поискал слово поточнее, – зыбкая! Он даже не понимает, кто ему снится: любовница или жена, будто из одного кошмара в другой просыпается…

– Тс-с! – яростно шикнула Алина. – Опять звонит!..

Я тут же замолчал. Через несколько секунд Алина проныла в телефон полусонно:

– Никит, ну, в чём дело?.. Я спала уже… Что удивительно?.. Половина первого!.. Да… Всё хорошо… Соскучилась… Как?.. Безумно, блять! Ты пьяный, что ли?! Смотри мне!.. Да… Люблю…

Она положила телефон на подоконник:

– И что там, говоришь, в фильме было?

– Сейчас… – я перевёл дух, потревоженный вопиющей обыденностью женского коварства. Притворство ничего ей не стоило. Она делала это так же легко, как закуривала сигарету… – Джейкоб этот встречается с бывшими сослуживцами и узнаёт, что у них похожие проблемы с психикой. Они безуспешно пытаются разобраться. Но в самом конце фильма химик-хиппи сам находит Джейкоба и рассказывает тому, что над батальоном, в котором служил Джейкоб, был поставлен эксперимент, им давали препарат “Лестница”, повышающий агрессию, и они сами друг друга перебили…

– А в чём ты похожесть углядел?

– В итоге выяснилось, что Джейкоб этот ни из какого Вьетнама не возвращался. Это он умирал на операционном столе после ранения, и вся его жизнь после войны ему привиделась.

– Сюжет не оригинальный. Был аналогичный ход у писателя Амброза Бирса. Повешенный принял свою агонию за историю чудесного спасения. И у Александра Грина – человек думал, что спасся после кораблекрушения, но на самом деле утонул…

Она вернулась на диван, накинула на ноги одеяло, оставив снаружи только узкие, изящные ступни. Я потянулся к ним – они были ледяными, как деревяшки, пролежавшие ночь на балконе.

– Разумеется, – она снисходительно кивнула, – верно говорить не “Я живу”, а “Я умираю”, как мучитель собак физиолог Павлов. Логично предположить, что наше существование – чистая энтропия, энергия агонии. Философ Мартин Хайдеггер, – Алина провела пальцем по стариковскому профилю на татуированной медали, – называл такой формат экзистирования “аутентичным дазайном”.

– А что означает – дазайн?..

– Дословно переводится с немецкого как “вот-бытие”. В этом, собственно, главная фишка Хайдеггера, его ноу-хау. У Шопенгауэра была “воля”, у Ницше – “смерть бога”…

Я застенчиво спросил:

– Вот-бытие – это как?

– Сложно объяснить, но попробую… Дазайн – что-то вроде рефлексирующего глагола “быть”. И в результате этого вот-бытия возникают человек и окружающий мир.

– Он, типа, Бог?

– Да нет же, – покачала головой, – дазайн не имеет никакого отношения к Богу!

– Я просто оговорился, я имел в виду что-то типа Высшего Разума.

– Ещё раз нет! Не Бог, не Логос, не Абсолют. Дазайн вообще не относится ни к какой трансцендентной реальности! Он вот-бытийствует, то есть проявляет и познаёт себя через нас и окружающий мир посредством так называемых экзистенциалов: “бытие-в-мире”, “бытие-с-другими”, “бытие-в”, “бытие-с”, наконец, “бытие-к-смерти”… Их около десятка. И дазайн бывает ещё неаутентичный.

– Это как?

– Если тебе почему-то кажется, что ты обладаешь бессмертной душой, что Бог есть любовь, что у всего есть смысл и причина, – это всё проявления неаутентичного дазайна. Он также повседневность и всепоглощающая рутина – типа телешоу “Пусть говорят”: пустой пиздёж про “берегите себя и своих близких”. Он ещё дико боится смерти, избегает её, отодвигает в самый дальний угол, прячет, забалтывает всякую мысль о ней. И у него есть название – “дас ман”.

– Так их два, что ли?

– Нет, дазайн один, просто у него два противоположных формата бытия.

– А что такое аутентичный формат?

– Это когда из болтовни и суетливого страха во весь рост поднимается, – Алина привстала на колени для наглядности, – запредельный ужас, проистекающий из осознания дазайном своей конечности. – И снова уселась на пятки. – “Умираю!” – единственный верный ответ на все вопросы. Такое универсальное “ку”. Вот ты вчера выпытывал, было ли мне хорошо. А я тебя спросила: “Тебе правду сказать или как обычно?” Ты сразу надулся. А зря. Потому что с точки зрения дас мана, раз уж я пришла сюда к тебе, дураку, во второй и в третий раз, то, наверное, мне было хорошо. Но правда аутентичного дазайна в том, что “Умираю!”.

– И он ещё и смертный, твой дазайн, – сказал я чуть ли не с упрёком.

– Вовсе нет, просто он познаёт себя через смертное существо.

– То есть с моей смертью он не умрёт?

– Даже не заметит твоего исчезновения.