Земля

– Как сказать… Если делать столешницы для кухни. Но смысл памятника в том, шоб стоял тяжело, монументально, – Шервиц как мог изобразил устойчивость, расставив полусогнутые ноги на ширине плеч. – И, кроме того, непонятно, как материал себя поведёт со временем. Дожди, опять-таки, солнце, снег… – Шервиц снова расцвёл дрянной ухмылкой, от которой у меня сжались кулаки. – Точно с Никитой про мрамор говорил? Я шо-то сомневаюся…

*****

Никита позвонил в пятницу во второй половине дня:

– Буду скоро. Жди во дворе… – чуть ли процедил сквозь зубы и, не дожидаясь моего “да”, отключился.

Я подумал, что если бы Никита о чём-то таком прознал, то, наверное, нагрянул бы в мастерскую без предупреждения. Но всё равно сделалось муторно. Отчаянные думы, как потревоженные летучие мыши, с писком кружили в гулкой моей голове.

Утром состоялась распалубка кенотафов. Один из дорожных обелисков – “комсомольский значок”, – оказывается, предназначался для моего полного тёзки и почти однофамильца: Кротова Владимира Сергеевича.

Дудченко это совпадение показалось забавным. Я для виду поулыбался, но пока слышался цокот скарпеля, выкрашивающего буква за буквой вечную память Владимиру Сергеевичу, испытывал непроходящие томление и беспокойство. А после неприветливого Никитиного звонка кенотаф погибшему в автокатастрофе Кротову окончательно представился мне дурным знаком, мистической чёрной меткой судьбы.

Приехал Никита. Понять, что у него на уме, было сложно. Он не выглядел злым или взбешённым. Может, чуть озабоченным. Из машины не вышел, и голос его, которым он бросил “Садись…” – показался мне остывшим, напрочь лишённым родственных ноток.

Сердце косо стукнуло в грудную кость, но я, стараясь держаться невозмутимо, уселся в кресло, захлопнул дверь. Спросил безучастным тоном:

– Куда?

– В город, – ответил Никита и так резко тронулся, что мой недавний обед взметнулся вверх по пищеводу.

В салоне плавал горклый дух табака. Я чуть приоткрыл окно, и уличный воздух засвистел холодком в открывшуюся щель. Начинало смеркаться. Вечереющее огромное небо было цвета Ледовитого океана – сизое, в мрачных свинцовых тучах.

Никита, словно услышав мои мысли, отозвался, ворочая недобрыми желваками:

– Люблю кладбище. Не конкретное, а вообще. Напоминает океан… Стоишь перед ним и понимаешь, что ты – никто, нахуй! В лучшем случае моряк или рыбак, да и то пока живой…

До самого центра Никита не обмолвился и словом. Какой-то скулящий бес всё подзуживал меня спросить: “Что-то не так, Никита? Скажи прямо!” – но я благоразумно сдерживался. Ведь не я затеял эту дурацкую молчанку.

По большому счёту, мне и не хотелось говорить или слушать. Ещё с раннего утра после душа у меня заложило левое ухо. Как ни прыгал я на одной ноге в надежде вытрясти затёкшую воду, легче не стало. Ковырял в ухе мизинцем, после пытался улучшить ситуацию спичкой, а сделал в итоге только хуже, точно дополнительно утрамбовал глухоту. Такое уже случалось со мной в первый год службы, я тогда отпросился в медпункт, и врачиха в два счёта вымыла мне серную пробку. Я решил, что если само не рассосётся за выходные, то с понедельника поищу поликлинику…

– Ну хорошо, – вдруг сказал Никита, будто принял решение. – Давай чё-нить сожрём, Володька. Ты как? – и впервые за вечер одарил подобием улыбки.

Я вдохнул и выдохнул, затем неспешно ответил:

– Я не голоден…

– Ну, посидишь за компанию тогда. У нас ещё часа полтора. Даже больше. Выйдем возле Гостинки…

При том что исторический центр Загорска всегда казался мне красивым, конкретно Гостиный Двор и его окрестности я недолюбливал. В старом кирпичном здании, напоминающем вокзал, расположился продовольственный рынок, избирательно пахнущий сырым мясом, а снаружи тянулись неопрятные ряды с палатками, где продавали всё сразу – еду, одежду, галантерею, электроприборы, стройматериалы, всевозможный печатный хлам. В конце рядов находился тупичок с двумя голубыми туалетными кабинками, очень похожими на католическую исповедальню. Двери в них были вечно открыты, а продавцы и покупатели совершенно друг друга не стеснялись. По другую сторону от рынка шумела площадь имени Ленина и одноимённая улица – вечно перегруженные рейсовыми автобусами из Москвы и местными маршрутками. А чуть поодаль от Гостиного на месте старого квартала высился новый торговый центр – респектабельный пятиэтажный айсберг с десятками вещевых и продуктовых магазинов, с многочисленными кафе, ресторанами и кинотеатром “Люксор”.

– Может, в “Макдоналдсе”? – наобум предложил я, заметив его жёлтую литеру. – Там кофе вроде нормальный, и не дорого…

– Ты чё?! – Никиту аж передёрнуло. – “Макдоналдс” под чеченами!

– В смысле?

– Сеть им принадлежит. Схавал гамбургер – считай тупо занёс бабла зверью! Ты этого хочешь? Поддерживать рублём ваххабитов?

– Нет, конечно, просто я не знал…

– Зато теперь знаешь! – Никита заехал на тротуар и припарковался возле магазина с вывеской “Автозапчасти”.

Чуть побарабанил пальцами по рулю: