Земля

– Да какая разница, как меня зовут!.. Главное, что тебя звать Всеволод!..

Я похлопал крашеного по плечу. Увидев меня, он отхлынул всем туловищем, растворился в кислотном туманце стробоскопической зелени и марганца. Алину почему-то развеселило его паническое бегство. Она беззвучно смеялась, и её зубы, сияюще-белые, казались мне отлитыми из ртути.

Около трёх часов ночи мы вышли из клубного подвала. Тени на бледном снегу были не чёрными, а синими, точно вырезанными из копирки. Старый пятиэтажный переулок выглядел бы иллюстрацией к дореволюционному роману, если б не грузовой рефрижератор возле украшенной лепниной арки.

Нам повстречался высокий, шаткий мулат, вдребезги пьяный. На нём были осеннее грязное пальтецо, спортивные штаны и домашние тапочки. На голове косо сидела меховая шапка, скисшая, мокрая. Обстоятельно, по-московски акая, мулат доложил:

– Магазин называется “24 часа”! Я пришёл, а там закрыто! Ну не бляди?.. – и поплёлся дальше, торя шаркающую лыжню.

– Как по-русски-то шпарит, – удивлённо сказал я Алине.

– А что? Это ж его родной язык. Привет от Олимпиады-восемьдесят. Опустившийся бастард африканского физкультурника… – Алина полезла в сумочку за сигаретами, долго в ней рылась. – Чёрт, на столике пачку забыла… Володя, спасибо за вечер и ужин. Ты добрый, щедрый. Вообще охуенный…

Я с отвращением ощутил во рту кислый вакуум, потому что заранее знал следующую фразу.

– Но надо сворачиваться, – Алина размеренно говорила, будто заколачивала мне в грудь гвоздь. – Понимаешь? До добра не доведёт…

– Понимаю…

– Я и сама не рада, что всё это затеяла. Поверь, ничего хорошего не будет, если он нас застукает, – усмехнулась, поправила воротник моего бомбера. – Тебя вот до смерти застукает… Я-то мёртвая, мне терять нечего, а ты пока ещё живой.

– Не хочу, чтоб заканчивалось, – выговорил я, едва ворочая внезапно онемевший, точно от наркоза, язык.

– Всё когда-то заканчивается… Прошу, не гляди как умирающий Кинг-Конг! Вот сейчас мы сядем в машину и я тебе сделаю искусственное дыхание, – она коснулась рукой моей ширинки, – вот тут. И тебе сразу станет легче… Хорошо?..

Сделала. А потом мы поехали обратно в Загорск.

*****

Никита появился в мастерской в субботу после обеда, как раз когда на мрачном своём “фиате” прикатили Белинисов и Катрич – Никитины помощники, бог знает по какому делу.

Шервиц вернулся в цех и сказал, что приехал Никита. Я снял запылённую спецовку, накинул бомбер и вышел на воздух. Посреди двора увидел заляпанный грязью Никитин джип и две чёрных дуги на свежем снежке, чуть припудрившем асфальт. Неподалёку оставил похожие следы “фиат” Беленисова.

У брата под нижними веками замшево темнели провалы. На шее красовалась полоска пластыря. Если бы я верил в нечисть, то решил бы, что Никитой поживился вампир – так скверно он выглядел.

– Ну, как Курск? – спросил я с вежливым равнодушием.

Мне уже не нужно было играть, притворяться. Последняя бессонная ночь высосала остатки сил. Я чувствовал себя полностью опустошённым, разве что в груди ныла какая-то фантомная трещина.

– Нормально, – он ответил. – Малость подзаебался, конечно. А ты чего зелёный такой и поцарапанный, братик? – Никита ласково потрепал меня по макушке, приобнял. – Синячищи под глазами. Я-то ладно, неделю бухал как проклятый, а ты же непьющий вроде… Э-э-э… – вдруг потянул он с радостным удивлением. – Шкуру, что ли, нашёл? Признавайся!

– В смысле – шкуру?

– Ну, тёлку, бабу…

– Да ну, – я нахмурился. – Какая баба? Просто бессонница.

– Знаю я вашу бессонницу! – натужно развеселился Никита. – Только про технику безопасности не забывай, гондоны, там, гигиена всякая. Зараза кругом! Даже если просто дал за щёку, не поленись, побрызгай на залупу хлоргексидинчик, чтоб бактерий не осталось. В аптеке купи, он копейки стоит, хлоргексидин… Понял? И не смущайся, ёпт, я ж за тебя отвечаю, как старший брат… Ладно, что у нас по камушкам?

– Десять вертикалок и горизонталка-семейник… Тебе не холодно, Никит, может, внутрь зайдёшь?

– Не, – он отказался, – я всё равно поеду скоро. С пацанами перетру и домой.

– И ещё я накосячил, – я вспомнил, – разбил одну плиту.

– Да и хуй с ней, – Никита цепко проследил за Шервицем, катящим тележку с груженым поддоном к “фиату” Беленисова. Потом посмотрел на меня: – Короче, тему новую нашёл. Небольшую, но бабло можно поднять… Дорожные кенотафы делать будем.

– Что это?

– Замечал, на обочинах стоят небольшие памятнички? Где произошла авария… Да сто процентов видел! Они на любой трассе.

Я припомнил:

– Точно. Кресты или тумбы с табличкой… Я раньше всегда удивлялся: неужели там хоронят?

– Не, хоронить нельзя. Потому памятник и называется “кенотаф”. Я тоже этого слова раньше не знал, Алина объяснила. Переводится как “пустая могила”. Суть в том, что гибнет народу много, а родственники хотят на месте смерти близкого человека поставить опознавательный знак. А это очередная, как ты понимаешь, ниша…

– Сергеич! – зычным армейским голосом крикнул Беленисов, захлопывая багажник “фиата”. – Мы поедем тогда!..