Земля ягуара

– Герой! Местные его до сих пор так его и зовут. И болгары, которых он от османа спас, и многие венгры. А сделали зачем? Да из-за денег, говорят. Мол, дал папа римский Матьяшу на крестовый поход сорок тысяч гульденов. Тот деньги утаил и свалил все на Влада. Будто бы тот с турками заигрывал, часть денег украл и им передал, а оставшаяся часть потрачена на его усмирение, долгое и кровопролитное. А там никакого усмирения не было. Влад не собирался с сувереном воевать. Он к нему, как к другу, сам пришел.

Ромка удивился. Он в первый раз видел столько страсти на лице воина. А правда ли, что он с севера, как князь Андрей полагал? Может, Мирослав, как и он сам, сын какого-нибудь дворянина, например валашского, сражавшегося бок о бок с Владом? Или скорее внук. А что волос светлый и глаз голубой, так и не такие чудеса в природе бывают.

– Дядька, а что дальше-то с Владом случилось? Его убили?

– Нет. К счастью для Влада, старый папа помер, а новый не знал или предпочел забыть о должке Корвина, зато знал о полководческих талантах Влада. Он надавил на венгерского короля, и тот выпустил Дракулу из застенка, правда, князя вынудили перейти в католическую веру и жениться на двоюродной сестре Матьяша. Да, того самого, который еще недавно честил Дракулу кровожадным змием. Обретя свободу и собрав армию, Влад вернулся в Валахию, освободил ее от османов и снова поднялся на престол.

– Так все закончилось счастливо?

– Нет, – снова нахмурился Мирослав. – Много врагов было вокруг князя. Его убили через пару лет. Голову передали в дар турецкому султану, и тот приказал выставить ее на одной из площадей Константинополя. Обезглавленное тело подобрали монахи монастыря Снагов, что неподалеку от Бухареста, и похоронили по православному обычаю.

– Но это же бесчестно! Как они могли? Как король мог?!

– Это политика, Ромка, и сила печатного слова. Знаешь, чем прославился король Матьяш?

Ромка отрицательно покачал головой.

– Просвещенностью и гуманизмом. «Со смертью короля умерла и справедливость», – причитали придворные летописцы. Или вот молдавский князь Штефан, тоже обманувший Дракулу и посадивший на кол две тысячи молдаван, румын и цыган. Его прозвали Великим и Святым. Так что ежели назовут кого Мудрым или, скажем, Грозным, ты сразу не верь, поинтересуйся, по делам их так назвали или из-за звона золота в карманах летописцев.

Темный задок кареты с притороченными сумами в последний раз мелькнул меж высоких буков и скрылся из виду. Высокий человек с колючим взглядом голубых глаз и черными как смоль волосами, по горло закутанный в плащ, оторвался от подзорной трубы и спрятал ее за пазуху. Он надел на голову шляпу с широкими полями, скрывающими лицо, сдернул с ветки уздечку и легко, почти не касаясь стремени, вскочил в седло. Стукнув в бока каблуками, всадник бросил норовистого жеребца в галоп. Следом за ним из леса выехали четыре темные тени в таких же шляпах.

Скрипя несмазанными втулками на деревянных осях, карета въехала в ворота, проделанные в невысокой стене из нетесаного камня.

– Вот и гостиница. – Мирослав потянулся до хруста в костях. – Ты иди место займи, а то суббота сегодня, местные, небось, все столы заполонили. А я к коновязи. Пригляжу, чтоб цыган лошадей почистил, да скарб проверю, потом о ночлеге договорюсь.

Ромка распрямил ноги и спрыгнул на притоптанную траву, густо покрывавшую двор. Он поправил перевязь с заковыристым узором, подаренную князем, и осмотрелся. Судя по отсутствию других экипажей, о свободных местах беспокоиться не стоило.

Юноша выдохнул ртом белесый пар – к вечеру на высокогорье холодало, и пошел к двухэтажному дому, построенному из того же камня, что и забор. Он втянул носом вкусный запах хлеба, долетавший из небольшой пристройки, и заглянул внутрь.

На первом этаже была трапезная, все пространство которой занимали сколоченные из досок столы и грубые лавки, отполированные многочисленными задами. В углу уютно постреливал сырыми дровами камин. Пламя, вырывающееся из топки, обрисовывало на полу светлый полукруг и бросало сполохи на и без того красные лица троих выпивох, смахивающих не то на крестьян, хорошо заработавших на продаже последнего урожая, не то на сильно обтрепанных купцов.

Они пили что-то из глиняных кружек, короткими лезвиями пластали запеченного поросенка и запихивали в рот куски мяса, заедая их ломтями темного хлеба. Жир брызгал на их красные лица, стекал в рукава домотканых рубах, брызгал на головные уборы, которые они почему-то не сняли за столом, и неопределенного цвета панталоны. По загривкам этих людей стекали потоки пота. Иногда кто-то из них что-то выкрикивал, а остальные принимались гоготать, на Ромкин взгляд, чересчур громко. Казалось, своей похвальбой и грубостью они хотят заполнить пустоту залы и разогнать мрак, притаившейся в невидимых углах.