Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

Бен-Гурион оказался в сложном положении: из четырёх членов Рабочей партии, входящих в администрацию Народного правления, лишь двое – он и Шарет – были готовы проголосовать против принятия американского предложения. Его выступление, обычно эмоциональное, на этот раз было взвешенное и спокойное. Он анализирует военную обстановку, поясняет членам администрации, что «если у нас окажется только то вооружение, которым мы располагаем сегодня, то наше положение будет крайне рискованным». Но он напомнил об оружии, уже закупленном в Чехословакии и готовом к переброске в Эрец-Исраэль, о 15 тысячах винтовок и нескольких миллионах патронов, рассказал о тяжёлом вооружении, лежащем на складах – пушках, базуках и боевых самолётах с бомбами. «Этого, – сказал он, – пока нет на вооружении Хаганы, но его появление может резко изменить ситуацию». Своё выступление Бен-Гурион закончил оптимистически: «С этим вооружением мы смогли бы в самом начале войны нанести арабам сокрушительный удар и тем самым сломить их боевой дух».

Предвидение его не обмануло – так оно и случилось, и позже стратегия молниеносной войны стала военной стратегией Израиля во всех его войнах, особо ярко проявившись в Шестидневной. Но это будет в 1967 году, а пока на календаре 12 мая 1948 года, и сообщение о тяжёлых оборонительных боях за блок Эцион, пришедшее к вечеру с Иерусалимского фронта, не радует никого.

После многочасового обсуждения настало время принятия решения. Бен-Гурион ставит на голосование американское предложение об отсрочке провозглашения государства. Шестью голосами против четырёх оно было отклонено. Из четырёх членов Рабочей партии, входящих в администрацию Народного правления, Бен-Гуриона поддержал только Шарет, двух других ему так и не удалось переубедить. Но это была Победа! Решение о провозглашении государства Израиля принято! Оно означало, что через два дня начнётся кровопролитная война, в которой преимущество в живой силе и технике будет на стороне противника.

Но дебаты на этом не завершились: разгорелась дискуссия о границах. Бен-Гурион настаивал на том, чтобы не включать границы в текст Декларации, полагая, что в случае войны можно будет расширить мизерную территорию, выделенную резолюцией Генеральной Ассамблеи. Он резонно спросил коллег: «Если арабы объявят войну, а мы их разгромим… зачем связывать себя территориальными ограничениями?» С меньшим перевесом, пять против четырёх, он выиграл и это сражение. В общей сложности дебаты в «совете тринадцати» длились одиннадцать часов. А в два часа ночи, когда Бен-Гурион редактировал написанный Шаретом текст Декларации, пришла телеграмма о захвате Арабским легионом Кфар-Эциона. Его защитники, получившие приказ Бен-Гуриона выбросить белый флаг, когда поймут, что более не могут держаться, были зверски убиты…

Так в ночь на 13 мая завершился нескончаемый день 12 мая 1948 года, в котором политические победы в Тель-Авиве чередовались с поражениями на фронте.

14 мая. На утреннем заседании Национального комитета, на котором обсуждалось название государства и формулировка окончательного текста Декларации Независимости, неожиданно возник спор между рабби Фишман-Маймоном и Ахароном Цизлингом, представителем левого крыла Рабочей партии. В тексте Декларации заключительная фраза начиналась со слов: «Уповая на Твердыню Израиля, мы скрепляем нашими подписями…»

Фишман-Маймон потребовал, чтобы ссылка на Бога была сделана безо всяких экивоков, и сказал, что одобрит выражение «Твердыня Израиля», только если будет прибавлено «и его Искупитель». В то же время Цизлинг столь же решительно заявил: «Я не могу подписать документ, в какой бы то ни было форме упоминающий Бога, в которого я не верю». Обе стороны были настроены решительно и не собирались идти на уступки. Спор шёл из-за двух слов. А на кону стояло провозглашение государственной независимости!

Позже Голда Меир, присутствовавшая на заседании, вспоминала: Бен-Гуриону, полагавшему, что слова «Твердыня Израиля» без прямого упоминания о Боге удовлетворят и религиозных, и светских евреев, понадобилось несколько часов, чтобы их примирить. «Слова «Твердыня Израиля» имеют двойное значение, – уговаривал он раввина. – Для большинства евреев они означают «Бог», но могут рассматриваться и как символ, означающий «силу еврейского народа». В конце концов раввин уступил, и слово «Искупитель» не было включено в текст[62].

Время и место проведения торжественной церемонии, на которую было приглашено около двухсот человек, держали в секрете (помнили о недавних террористических актах в штаб-квартирах Еврейского агентства в Иерусалиме и Хайфе). Лишь за час до начала заседания его участникам сообщили, что церемонию решено провести в художественном музее на бульваре Ротшильда, в маленьком доме, некогда принадлежащем Меиру Дизенгофу, первому мэру Тель-Авива, завещанном муниципалитету для устройства художественного музея.