Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

Но главным оставалась борьба за иврит. Она велась не с теми, кто никоим образом не отождествлял себя с еврейством и стремился раствориться в иной культуре, – таких он называл ассимиляторами, – а с единомышленниками: с сионистами, ратующими за возвращение в Палестину, но противившимися возрождению древнего языка. Его требование преподавать иврит в школах диаспоры они называли чепухой, болтовнёй, «фельетоном»…

«В пятидесяти городах и местечках я произносил одну и ту же речь о «Языке еврейской культуры», – писал он в «Повести моих дней», – наизусть затвердил её, каждое слово, и хотя я не ценитель повторения, но эта речь единственная, которой я буду гордиться до конца своих дней. И в каждом городе слушали её сионисты и аплодировали, но после окончания её подходили ко мне и говорили тоном, каким серьёзный человек говорит с расшалившимся ребенком: химера».

С грустью вспоминал Жаботинский о выборах, происходивших в Одессе, в руководство еврейской организации «Общество распространения знаний» (он назвал её «крепостью ассимиляторов»). Он предложил внедрить в еврейских школах программу изучения иврита, названную им «две пятых», – выделить для изучения иврита и еврейской истории всего лишь две пятых учебного времени. Оппоненты не дали ему договорить, обзывали его крикуном, «религиозным фанатиком, проповедующим ненависть к русскому народу и европейской культуре».

Потерпев неудачу, он не сдавался и, разъезжая по черте оседлости, безуспешно пытался создать экспериментальные детские сады и школы с преподаванием на иврите, но повсюду наталкивался на стену непонимания и раздражения. В лучшем случае, его начинания называли утопией. Свою жизнь в те годы он назвал «кочевой», а себя – «кочевником», признавшись, что однажды хозяин гостиницы в Вильно подметил, что он уже 55-й раз у него останавливается… Но Жаботинский охотно приезжал в Литву не только потому, что в Вильно находился Центральный комитет сионистов России. В Вильно, по его словам, он дышал воздухом традиционной еврейской культуры. Там он увидел, что, наперекор ассимиляции, естественной при длительном проживании среди иных народов, продолжает существовать «суверенная еврейская вселенная «исчезнувшая в Холокосте – Р.Г.»

, которая движется в согласии со своим собственным внутренним законом, словно связи её с Россией только государственные, но никак не нравственные», в которой, помимо идиша, родным языком является иврит. Это придавало ему уверенность, что не исчезнут еврейская культура и древний язык, за который он борется, – зачастую безуспешно.

* * *

В 1911 году Россию всколыхнуло «дело Бейлиса». В защиту Бейлиса, обвинённого в ритуальном убийстве 12-летнего киевского мальчика, выступили многие известные писатели и общественные деятели – Короленко, Горький, Блок, Томас Манн и Анатоль Франс. Позицию Жаботинского в «деле Бейлиса» многие посчитали циничной, поскольку он не стал напрямую его защищать и взывать к правосудию.

«Нам не в чем извиняться, – писал он в статье «Вместо апологии». – Мы народ, как все народы; не имеем никакого притязания быть лучше. В качестве одного из первых условий равноправия, требуем признать за нами право иметь своих мерзавцев, точно так же, как имеют их и другие народы. Да, есть у нас и провокаторы, и торговцы живым товаром, и уклоняющиеся от воинской повинности, есть, и даже странно, что их так мало при нынешних условиях. У других народов тоже много этого добра, а зато ещё есть и казнокрады, и погромщики, и истязатели, – и, однако ничего, соседи живут и не стесняются.

Нравимся мы или не нравимся, это нам, в конце концов, совершенно безразлично. Ритуального убийства у нас нет, и никогда не было; но если они хотят непременно верить, что «есть такая секта» – пожалуйста, пусть верят, сколько влезет. Какое нам дело, с какой стати нам стесняться? Краснеют разве наши соседи за то, что христиане в Кишинёве вбивали гвозди в глаза еврейским младенцам?…С какой же радости лезть на скамью подсудимых нам, которые давным-давно слышали всю эту клевету, когда нынешних культурных народов ещё не было на свете, и знаем цену ей, себе, им? Никому мы не обязаны отчётом, ни перед кем не держим экзамена, и никто не дорос звать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдём. Мы такие, как есть, для себя хороши, иными не будем, и быть не хотим».

Несмотря на критику, Жаботинский считал напрасной тратой времени доказывать антисемитам, что евреи не едят на завтрак христианских детей и не изготавливают мацу на крови христианских младенцев. Шумная кампания в защиту Бейлиса, считал он, служит доказательством еврейской вины, ибо оправдываются виноватые. Чудовищные и нелепые обвинения, считал он, надобно игнорировать.

* * *