Читаем Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля полностью

…Через месяц после начала мировой бойни Жаботинский стал военным корреспондентом московской газеты «Русские Ведомости». Редакция поручила ему писать не столько о боевых действиях, в описании коих он не был мастак, сколько о настроениях в европейских столицах. В Англии ему предстояло выяснить, какова доля правды в популярной в Санкт-Петербурге остроте, что британский лев «готов воевать до последней капли русской крови», в Швеции – будут ли скандинавы соблюдать нейтралитет или присоединятся к походу против России, а во Франции надлежало приглядеться, как держится любящий веселиться Париж: бодро или уныло. За короткое время по заданию редакции Жаботинский исколесил Европу, его паспорт пестрел пограничными штампами Швеции, Норвегии, Дании, Англии, Голландии, Бельгии, Франции, Испании, Португалии…

О своей работе в газете «Русские Ведомости» он писал в воспоминаниях: «Не знаю, кто распространил слух, будто я принадлежал в своё время к «первой шеренге» авторов общей печати в России. Это преувеличение, одна из «легенд». В Одессе и на юге я был популярен, среди евреев по большей части, но Петербурга я не «завоевал» «…» более сильное впечатление производили мои письма из Лондона в годы войны, которые печатались в московской газете «Русские ведомости», но от этой славы я уже не успел вкусить, потому что не вернулся в Россию».

В отличие от ура-патриотов, по обе стороны фронта с цветами и оркестром провожающих войска на передовую, Жаботинский испытывал к войне прохладное отношение. Он чувствовал себя наблюдателем, не желал победы ни одной из сторон и думал, что желательно как можно скорее заключить мир и прекратить бойню.

Всё изменилось в один день. Опрометчивый шаг Стамбула перевернул его сознание и сделал фанатиком войны до победного конца – его словно током ударило, когда дождливым утром в Бордо, в винной столице Франции, куда, подальше от фронта, переехали правительственные учреждения, он прочёл на уличной афише, что 30 октября Турция вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. С этого дня война стала «его войной». Он не сомневался ни единой секунды в неизбежном поражении Турции, которое приведёт к расчленению Оттоманской империи и откроет дорогу для создания еврейского государства. Тут же у него зародилась мысль о еврейском боевом контингенте, который в составе британской армии примет участие в завоевании Палестины и в будущем станет основой регулярной армии еврейского государства.

Не зная, с какой стороны начать практическое осуществление спонтанно возникшей идеи, он решил воспользоваться возможностью, предоставленной ему «Русскими ведомостями». Прежде всего, он надумал изучить обстановку и запросил разрешение у редакции посетить мусульманские страны Северной Африки, дабы выяснить эффект, произведенный на местное население провозглашением султаном священной войны. Получив разрешение редакции, Жаботинский выехал в Марокко…

…Летом 1914 года сионистское движение было на распутье: евреи оказались по обе стороны фронта. Вступление Турции в войну породило надежду на создание еврейского государства в случае поражения Центральных держав[14]

. Но какую предпринять тактику? Терпеливо ждать окончания войны – или активно поддержать одну из сторон?

Сионистские лидеры России настаивали на нейтралитете, не без оснований полагая, что поддержка стран Антанты ударит по еврейскому населению Палестины (вначале так и произошло), а ориентация палестинских и немецких евреев на Турцию и Германию приведёт к еврейским погромам в России.

Жаботинский вновь оказался в оппозиции. Он был уверен в победе Антанты и считал, что как бы ни была важна судьба евреев России, Польши, Галиции, не по своей воле оказавшихся во фронтовой полосе и почувствовавших на себе ужасы войны, в долгосрочном плане важнее «переворот еврейского бытия, какой принесёт расчленение Турции».

В том, что Турция будет разбита и расчленена, сомнений у него не было. Прожив в Константинополе год, он знал, насколько прогнила империя, и задолго до конференции в Сан-Ремо, разделившей наследие последнего турецкого султана, пророчествовал: Турция будет платить по военным счетам. «Камень и железо могут выдержать пожар – деревянная постройка должна сгореть, и не спасет её никакое чудо».

Путешествуя по Северной Африке (он посетил Марокко, Алжир, Тунис) и завернув по дороге в Рим, в декабре 1914-го корреспондент «Русских ведомостей» прибыл в Александрию – портовый египетский город, находившийся под управлением Великобритании. Таможенный офицер, листая русский паспорт с тридцатью визами разных стран, неожиданно проговорился, что буквально днями из Яффы прибыл пароход с чуть ли не тысячью сионистов, которых турки изгнали из Палестины. Жаботинского новость насторожила, и он быстро навёл справки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное