Ну вот, я пишу все это в маленьком блокноте, купленном в табачной лавке при баре, как вдруг чей-то голос говорит мне: «У вас красивый почерк». Я поднимаю голову от бумаги, вскидываю глаз и вижу молодую пару, взирающую, как я пишу. Молодой человек, словно доказывая, что он не полный идиот, спрашивает меня очень вежливо: «Вам удается себя перечитывать?» Я отвечаю, мол, когда как. Он тычет пальцем наобум в страницу, в слово, точнее в иероглиф, и спрашивает: «Вот это что значит?» Я всматриваюсь единственным глазом в слово, в строчку, во фразу и не могу вспомнить, о чем речь. Я говорю ему, что должен, прежде чем прочесть это слово, перечитать сначала всю страницу, чтобы поместить его в контекст и таким образом прочесть, что написал. Проделываю все это и читаю ему:
— Больше, чем я.
— Больше, чем вы?
— Да, больше, чем я.
— Почему вы это написали?
Не зная, что ответить, я решил сказать ему правду, так еще отделаюсь малой кровью.
— Я недавно потерял жену и пишу ей.
— Пишете ей, говорите?
— Вот именно.
Тут появляется еще один молодой человек. Он тоже в плавках, в каскетке и с полотенцем. Уже две пары, возвращающиеся с купанья, смотрят на меня.
— Лучше молиться, — заявляет новый молодой человек.
— Наверно, — соглашаюсь я, — но, чтобы молиться, надо верить.
— Вы верите в Бога, — утверждает первый.
— Увы, нет.
— Только Господь может вам помочь, — подхватывает второй.
Две молодые женщины и первый с энтузиазмом кивают.
Только Господь может мне помочь? Я замечаю ему, что у Господа, очевидно, много дел в последнее время, не может же он разорваться; я не хочу докучать ему своими личными проблемами.
Тут вновь вступает первый:
— Проснитесь ночью и поговорите с Ним, Он вам поможет.
Я киваю и говорю, надеюсь, что с улыбкой:
— Я поговорю с Господом от вашего имени, спасибо за совет.
— Только Он может вам помочь, — повторяет второй.
Вот анекдот, который ты сможешь рассказать Богу, если он есть, но, может быть, и ни к чему ему рассказывать, этому Богу, говорили мне, недостает чувства юмора.
В Ле-Мулло, как и везде, больше, чем везде, ты со мной. А я без тебя. Я делаю все, что делала ты. Пью кофе без кофеина, хожу по пляжу и не купаюсь, часами медлю, прежде чем войти в воду, как ты, и жду, жду, что ты придешь, прижмешься ко мне, вся мокрая, а потом мы пойдем вдвоем, обняв друг друга за талии, босыми ногами по воде.
Я восторгаюсь красотой этих мест, как восторгалась ты каждый раз, каждый год, а я тогда не восторгался. Я — ты. Я стал твоим дублером, печальным и счастливым, смертельно печальным и смертельно счастливым оттого, что я здесь с тобой, без тебя, снова.
Я иду с трудом — бедро, колени, ноги, откуда мне знать, — не решаюсь больше купаться и спрашиваю себя, какого черта я здесь делаю. Я думаю о тебе, где бы я ни был, ты здесь, со мной, но при этом я чувствую себя все более одиноким. Если ты не спишь этой ночью, поговори с Господом от моего имени и от имени двух молодых пар, поговори с ним обо мне, а я, если не буду спать, обещаю, поговорю с ним о тебе. Я знаю, знаю, что его нет, но все может быть. Если один из нас сможет встретиться с ним и выговорить право на визит, как знать? Даже приговоренные в коридоре смерти еще имеют право на визит супруга или супруги. Я так хотел бы обнять тебя в самый последний раз, ощутить твою мокрую кожу, прижаться губами к шее и слизать с нее соль…
Я перечитывал эту главу, и ужасная мысль, ужасная и глупая, вдруг шевельнулась у меня в голове. Если Бог есть, как они утверждают, и если я могу к нему обратиться, поговорить с ним о тебе, родная, — а о чем же еще мне с ним говорить? — и если ты тоже можешь поговорить с ним обо мне, как я о тебе, ты можешь, мы можем попросить его о милости, я — увидеть тебя снова, здесь, в Ле-Мулло, где ты любила бывать, а ты — позволить тебе прийти ко мне в Ле-Мулло или куда угодно…
Постой! Постой! Дай мне закончить! Нет, конечно, солнце еще не напекло мне башку до такой степени, чтобы я поверил, что ты можешь физически прийти ко мне сюда, но, если Бог действительно есть, если он, как утверждают, всемогущ, возможно, он сможет помочь тебе осуществить метемпсихоз. Может быть, насколько я тебя знаю, ты уже все выяснила, договорилась с Господом и получила разрешение прийти ко мне в том или ином виде. Возможно, ты превратилась в муху? Нет? Да? В муху? Ты пришла в наш дом и аккуратно присела, как умела ты одна, присела, говорю я, своими мушиными лапками на мою правую руку. А я, по незнанию, по своему конформизму, прогнал тебя взмахом вчерашней «Монд». Позор, позор, позор и проклятие!