Жаклин Жаклин

Из всех городов, в которых мы хотели побывать, но так и не побывали, дороже всех была тебе Варшава. Казалось, тебе непременно нужно туда вернуться, хоть ты никогда там не была, но в тебе жили рассказы твоей матери о ее варшавской юности. Да, это был город ее юности и юности твоего отца тоже, но у него, казалось, не осталось ни любви, ни ностальгии по Варшаве, варшавянам, да и по Польше и полякам вообще.

Мать же твоя любила Варшаву вчерашнюю, довоенную — даже до войны 14-го года, — Варшаву до Катастрофы. Надо сказать — так говорила мне ты, — что молодые варшавские евреи не учились в польских государственных школах, они ходили в хедер, потом в ешиву, и очень скоро низшие классы отправлялись на работу. Между собой они говорили только на идиш. Девочки же учились в польских школах. И так завязывалась дружба между еврейками и польками, да-да-да. Твоя мать увезла с собой все улыбки, адресованные ей, девочке, девушке, на улицах Варшавы. Она сохранила их в своем сердце. Как и к тебе, к ней постоянно клеились, в Варшаве ли, в Париже ли. А твой отец помнил только стычки между жидами и поляками. Драки, потасовки, даже Вислу приходилось пересекать вплавь, чтобы избежать хулиганских дубинок.

При всем том ты хотела поехать в Варшаву и взять туда мать. Вы с Розеттой много говорили об этом путешествии. Потом твой отец ушел, рано, слишком рано, и твоя мать вскоре последовала за ним. Ты продолжала говорить о поездке в Варшаву с Розеттой, Ольгой и, разумеется, со мной. А я хотел поехать, только если там будут играть одну из моих пьес — мне не хотелось быть там туристом. И потом, потом, уж если в Варшаву, то придется пойти и дальше. В Треблинку? В Майданек? В Освенцим? Мы все откладывали поездку.

И все же однажды мне пришлось поехать в Варшаву. Мы с режиссером Коста-Гаврасом писали сценарий по польскому роману «Маленький апокалипсис» и должны были встретиться с его автором Тадеушем Конвицким. И я уехал в Варшаву с Коста на день-два. Ты же не хотела ехать в Варшаву на один день.

Мы заселились в отель, и Коста отправился на какую-то официальную встречу. Я же решил остаться в отеле, мне хотелось пройтись по кварталу, который был когда-то частью гетто. И я спросил у портье, который не был ни любезен, ни даже симпатичен, могу ли я увидеть, например, еврейский театр, ну, то есть здание.

— Старый или новый?

— Скажем, старый, зачем себе отказывать, если есть выбор.

— Вы в нем.

— Я в нем?

— Да.

— Как это я в нем?

— Отель построен на руинах старого еврейского театра.

Да, да, родная, ты бы ничего не увидела. Ты ничего не увидела бы в Варшаве, нет больше ни единой еврейской души, ни камня на камне от бывшего гетто. Ничего не осталось от еврейской Варшавы. Ты-то знала эту Варшаву и ее гетто как свои пять пальцев. Я освободил для тебя полку в книжном шкафу и поставил на нее все книги о гетто, о его ликвидации и его сопротивлении, с годами их было все больше и больше. Ты читала их все. Ты всё знала. Об улице Джика, где родились твои мать и отец в одном большом дворе, ты говорила мне, что видела его, никогда не видев и в то время как его больше не было. Ты знала все об улице Мила, где у твоих родителей было ателье. Ты знала, что в доме 38 по улице Налевски в самом начале гетто была бесплатная столовая, где бедных кормили некошерным супом с особого разрешения главного раввина. Вскоре супа, кошерного или нет, не стало, и бедными стали все, бедными, голодными, а потом и мертвыми. Ты знала, что на улице Мила был подвал, служивший сначала подпольной ешивой и ставший потом бункером, одним из тех, что продержались до самого конца восстания.

Весь квартал был реконструирован по-сталински. Названия улиц сохранились, но тех улиц больше нет, теперь это другие улицы. Сделано все, чтобы никто не вспомнил даже о душах людей, что жили здесь и здесь умерли. Я все-таки жалею, что не смог привезти тебя сюда. Мне было бы достаточно организовать эту поездку в прошлом, но я никогда в жизни, ни в настоящем, ни в прошлом, не умел ничего организовывать.

Да, я жалею о несостоявшейся поездке в Варшаву, в Краков или в Вильно, все эти города, которые мы делили в книгах и рассказах, в улыбках и слезах твоей матери. Еще были разговоры о том, чтобы поехать в Броды, поискать следы родителей моей матери, ну, и из-за Йозефа Рота, конечно. В какой стране сегодня Броды? Вообще-то, мы оба были только в Галаце, родном городе моего отца, во время съемок «Аминь» в Румынии. В другой книге я написал, что очень старался пробудить в себе волнение. Ничего еврейского там не осталось, ничего, разве что закрытая синагога да старое еврейское кладбище с множеством знакомых фамилий.