Жаклин Жаклин

Наконец мраморщику удалось прорваться через кордоны, и он приехал. Мы пошли всей толпой к маленькому кладбищу-придатку, где почти еврейский участок ждал тебя. Я говорю почти, потому что в нескольких метрах от твоей могилы стоит роскошный памятник маршалу Петену, петарде-пукалке. После нескольких минут молчания у Ольги хватило духу взять слово первой. Она воздала дань твоей памяти, рассказав, почти легко и непринужденно, два сна, в которых присутствовала ты. Потом настал мой черед. Я, вопреки своему обыкновению никогда не записывать то, что я должен говорить на публике, все записал, ведь это было прощальное слово. Под конец Жанна тоже рассказала свой сон. Ей, сказала она, приснилось, будто ты не умерла. Потом Эрик в сопровождении Ива и аккордеониста играл на скрипке и пел на идиш. Затем, когда тебя опускали под землю, грозный голос Шолома Каца произнес кадиш по погибшим в Освенциме, Майданеке, Треблинке, чтобы проститься и с тобой тоже.

В тринадцать или четырнадцать лет ты купила эту пластинку-сорокопятку. У вас тогда гостила твоя кузина, которая потеряла ребенка в тюрьме, когда расстреляли ее брата и депортировали родителей. Ты поставила ей пластинку, она прослушала ее со стаканом чая в руке — и упала в обморок. Так ты ступила на дорогу прошлого, а я, вновь прослушав этот кадиш, понял свою ошибку.

Я забыл голос твоей матери, который ты записала, когда ей было девяносто лет, забыл, как она пела на идиш, а ты вторила ей иногда, я мог бы дать всем послушать твой голос, и голос твоей матери, и ее идиш, но это вылетело у меня из головы. Я буду жалеть об этом до последнего дня.

После этого Розетта с Паскалем приняли у Паскаля и Каро всех желающих, Аннетту, Рене, Колетту, Даниеля, редких выживших — ненадолго — из кафе «У Жаннетт» и «Ла Шоп».

«Скрытая крепость»

«Все иллюзия на этом свете и на том».

Случай и удача, которые сопровождали наши шаги и наши жизни все восемьдесят лет, не хотели, чтобы я отложил перо и так простился с тобой на бумаге навсегда, не подмигнув нам в последний раз. Вчера вечером на канале «Арт» я посмотрел, пересмотрел, благодаря им, «Скрытую крепость»[43] Акиры Куросавы. Каких-то лет шестьдесят назад мы вместе, компания из «Ла Шоп» и «У Жаннетт», открыли этот фильм в синематеке на улице Ульм в оригинальной японской версии с субтитрами на китайском, или на венгерском, или еще на каком-нибудь экзотическом наречии. Мы ничего не поняли, но всё глубоко прочувствовали, особенно ты.

В тот вечер на улице Ульм мне выпало счастье сидеть с тобой рядом. В один особенно напряженный момент герой, Тоширо Мифунэ, — великолепный — в бешеном галопе преследует врага, которого должен убить, чтобы спасти свою принцессу и владычицу. На крутом повороте он отклоняется в сторону, готовый то ли обрушить свой меч, то ли упасть сам. И тогда я почувствовал и даже увидел, как ты отрываешься от кресла, словно воспарив, наклонившись в точности как Тоширо, и твои руки сжимают рукоять меча — ты тоже готова ударить. Я удержал тебя, боясь, что ты упадешь с коня и поранишь мечом кого-нибудь из ни в чем не повинных зрителей.

Много позже мы пересмотрели «Крепость», и все скрытое в ней стало для нас явным. Фильм в оригинальной версии с французскими субтитрами открыл нам свои секреты. Ты не была разочарована, только жалела о покрове тайны, которым субтитры той экзотической версии окутали «Крепость» на улице Ульм. Эта «Скрытая крепость» со временем стала нашим тайным знаком. На огромных пустых пляжах ветреной Андалусии мы встаем лицом к лицу, прикрываясь щитами из пляжных полотенец. Ты размахиваешь мечом из газеты, пытаешься впечатлить меня пронзительным и дивным голосом свергнутой принцессы. Я с камышовым копьем в руке, стоический, неподвижный, как самурай, безразличный к опасности и близкой смерти, жду своего часа, а потом, вдруг взревев, бросаюсь на тебя, чтобы изрезать на мелкие кусочки и съесть сырьем на песке и в водорослях атлантической Андалусии.

«Скрытая крепость» кончается песней, в которой есть такие слова: «Все иллюзия на этом свете и на том». Ее поет, танцуя, хор крестьян и крестьянок. Самурай и принцесса присоединяются к ним и тоже поют и танцуют. Вчерашний враг, ставший верным союзником, поет и танцует вместе с ними. Песня взмывает ввысь. Мне жаль, что ты не можешь вновь услышать эту музыку к «Крепости», но моему жалкому таланту далеко до гения Куросавы. Все лишь иллюзия, да, на этом свете и на том, кроме нашей любви и фильмов Куросавы. Слава тебе, Куросава! Черно-белому и цветному. Вступают духовые и ударные. Слава тебе, Жаклин! Вступают флейты, потом голоса, духовые и ударные смолкают. Слава тебе, самая восприимчивая из зрительниц, самая идеальная из жен, самая грозная из самураев и самая невинная из женщин! Флейты, духовые и ударные звучат в унисон, а арфа с колокольчиками вновь говорит нам, что все иллюзия, на этом свете и на том, в Японии и во Франции, на земле и на небесах.

Твое имя