Жан Брюс. Детективы

Жуткое пойло, которое им подали, едва не вызвало новый взрыв. Когда они перевели дыхание, то, не договариваясь, сделали одно и то же. И бармен едва успел нырнуть за бочки, чтобы в него не попали пять еще совершенно полных стаканов, брошенных, словно пять пушечных ядер…

Пять взрывов, один за другим, за которыми последовало приятное треньканье разбитого стекла, разлетающегося осколками во все стороны, на несколько секунд опередили наступление тишины, густой, как сироп…

Юбер краем глаза следил за остальными клиентами. Все они были азиатами и оставались невозмутимыми, совсем не обращая внимания на шум. Тот, кто казался спящим, даже не открыл глаз. Только девицы проявляли признаки беспокойства. Самая раздетая из них быстро приводила одежду в порядок.

Потом над строем бочек появилась голова бармена. Он робко улыбался. Старший сержант Гребер медленно и тяжело поднялся и направился к нему.

— Мы у тебя просили виски, сукин сын, а не горящий спирт.

— Наверное, я плохо понял, — пробормотал китаец, еще не решавшийся подняться.

Быстрым движением, удивительным у такого тяжеловесного на вид человека, Гребер схватил его за ухо и поднял на руке, как будто взвешивал кролика на рынке в Арканзасе.

— Если ты немедленно не дашь нам свое лучшее виски, — пригрозил он, — я суну тебя в соковыжималку и заставлю твою бабку выпить полученный из тебя сок. Понял?

Подошедшая старуха сочла нужным возразить:

— Я ему не бабка, морской пехотинец.

— Мне на это плевать, — ответил Арки. — Вы все равно выпьете.

Он отпустил бармена, чье лицо приобрело баклажановый цвет, и позволил ему встать на ноги.

— Поторопись, — велел он. — Мы умираем от жажды.

Он сел на место и принялся петь строевые песни морских пехотинцев, воспроизвести которые не позволяют приличия. Его товарищи хором подхватили припев. Они пили третий стакан и пели третью песню, когда вошли пять девушек в цветастых пеньюарах, под которыми ничего не было, и встали вокруг их стола.

— Они хорошенькие, да? — заметила старуха.

— Замолчи, бабушка, — велел капитан Грей. — Мы хотим сами в этом убедиться.

Даже не потрудившись встать, они распахнули пеньюары красоток и осмотрели их. Они заранее договорились, что если попадут в подобный дом, то откажутся «употреблять» девочек, чтобы оставаться вместе. Юбер прекрасно понимал, что противник будет стремиться разделить их. Голый морской пехотинец, занятый в постели девицей, становится легкой добычей, тогда как в группе… Юбер надеялся заставить противника пойти на риск. Если это не даст результата, всегда будет время сменить способ действий.

— Третий сорт, — синхронно бросили они. Для морских пехотинцев это не годится.

Девицы побледнели от оскорбления, но старший сержант Гребер не дал им времени. Он вскочил рывком, крича:

— Да за кого нас здесь принимают, в конце концов? А? Что это означает?

И он подтолкнул бедняжек к двери.

— Убирайтесь! Вон! Страхолюдины! Это не красавицы! Жуткие уродины!

Девушки убежали в слезах. Старуха казалась разъяренной. Гребер схватил ее и вовлек в несколько туров вальса.

— Ты самая красивая, — напевал он. — Я хочу тебя…

— Хватит, Арки! — бросил капитан Грей. — Ты ее сломаешь.

Старший сержант сразу остановился, поцеловал старуху в лоб, отступил на шаг, церемонно поклонился ей и вернулся на свое место.

— Я отказываюсь жениться на ней, — хныкал он, — но добейтесь, чтобы меня наградили «Пурпурным Сердцем»[28]. Теперь у меня здесь рана, которая никогда не заживет… — Он стукнул себя в грудь и изобразил плач ребенка: — Уаа!.. Уаа!.. — Через секунду он запел: — «Мой отец мне говорил, чтобы я это делал не так!»

Они велели бармену принести полную бутылку виски. Бутылка была почти пуста, когда остальные клиенты незаметно разошлись. Гребер пел:

— «Если ты не любишь резину, то будешь моей милой…»

Они все больше пьянели. Юбер начинал испытывать тревогу.

— Мы слишком много пьем, — буркнул он.

— Замолчите, майор, — ответил капитан Грей. — Настоящий морской пехотинец никогда не пьет слишком много.

Он заказал другую бутылку. Вошел высокий изысканный китаец, вежливо поздоровался с ними и начал спокойно разговаривать со старухой. Гребер и Льюис орали привезенную морскими пехотинцами из Кореи песню, в которой рассказывалось о подвигах старого сержанта, танцующего ча-ча-ча со своей гейшей.

Изысканный китаец оставил старуху и подошел к Юберу. Он поклонился и сказал на очень хорошем английском:

— Я восхищаюсь морскими пехотинцами, майор. Тут поблизости у меня есть танцевальный зал с очень красивыми девочками. Для меня было бы большой честью, если бы вы согласились выпить со мной бокал шампанского. Разумеется, плачу я.

Юбер хотел ответить. Его губы зашевелились, но из горла не вышло ни одного звука. «Я совершенно надрался», — подумал он с досадой, злясь на себя, что разрешил им нарушить одно из наиболее важных правил секретного агента — оставаться трезвым при любых обстоятельствах. Его спутники были так же пьяны, как и он, если не больше. Он глубоко вздохнул и сумел ответить вежливо ждавшему китайцу:

— Это… с удовольствием… сэр, но… мы не… мы не… Черт! Что я хотел сказать?