Жан-Жак Руссо

И что же: показался ли ему этот срок слишком долгим — с его-то «пылким и сладострастным темпераментом»? Ничуть. «Как случилось, что я ожидал

наступления этого часа больше с тревогой, чем с удовольствием? Почему вместо предвкушения наслаждений я ощущал только страх и отвращение?.. Я слишком любил ее, чтобы вожделеть». Он любил ее, но не так, как должен был бы, по ее мнению. Посвящение в мужчины все-таки совершилось — без сомнения, в том же домике. «Был ли я счастлив? Я всё же испытал удовольствие. Но я не знаю, что за непреодолимая грусть отравила мне его. Я чувствовал себя так, словно виновен в кровосмесительстве».

Матушка превратилась для него просто в женщину, и это смещение понятий погрузило его в глубокую грусть. Именно поэтому ему понадобилось любой ценой оправдать поведение мадам де Варан. Ведь будучи новообращенной, она находилась под пристальным наблюдением общественности маленького городка, живущего сплетнями; повторно выйти замуж она не могла, так как церковь не признавала ее протестантского развода; не могла она и ответить на ухаживания мужчин из порядочного общества. Она вынуждена была держаться очень осторожно, чтобы на нее не пала даже тень подозрения. Такой человек, как Клод Ане, был менее всего на виду. Но в случае с Жан-Жаком — впала ли она в искушение перед еще неизведанным? Бедняга не знал, что об этом и думать. Конечно, софизмы, изрекавшиеся ее первым любовником, господином де Тавелем, успели развратить если не ее сердце, доброе от природы, то ее ум, убедив ее: «ничто так не привязывает мужчину, как обладание женщиной». То есть сексуальный акт не имеет значения сам по себе, но позволяет привязать к себе мужчин, которым отдаешься. Она поверила в это с тем большей легкостью, что, «имея невинное сердце и ледяной темперамент», сама не получала никакого удовольствия. Чтобы «причащение» было чистым, Матушка должна была быть фригидной, свободной от подозрения в сластолюбии. Но как все-таки понимать ее выбор — иногда «мало достойный ее»? Она была слишком добра и отдавалась «несчастненьким». А как насчет деления себя между двумя? Ведь Клод Ане обо всем знал. И Жан-Жак возводит в ранг возвышенного союза промискуитет[11]

: «Сколько раз она умиляла наши души и заставляла нас обмениваться поцелуями со слезами, говоря, что мы оба необходимы ей, чтобы быть счастливой. И пусть женщины, которые прочтут это, не улыбаются лукаво. С ее холодным темпераментом такая потребность вовсе не была двусмысленной: это была исключительно потребность ее души. Так между нами тремя установилась общность, подобной которой, возможно, еще не было на земле». Короче говоря, грех, но грех возвышенный… Это был союз самовнушений.

Мадам де Варан мечтала создать в Шамбери Королевский ботанический сад и фармацевтический колледж, в котором Клод Ане мог бы стать официальным демонстратором. Но однажды утром, собирая высоко в горах альпийскую полынь, парень схватил плеврит, от которого и умер 13 марта 1734 года. Странная все-таки это была идея — собирать травы в начале марта в горах, покрытых снегом. Если верить Руссо, Клод как нельзя лучше воспринял то, что мадам Варан разделила свою благосклонность между ними двумя. Однако это весьма странно со стороны человека, который, по словам того же Руссо, был «бурным в своих страстях, и хотя никогда этого не показывал, но был пожираем ими изнутри». Годом ранее он уже глотал лауданум всего лишь из-за какой-то ссоры. Не было ли теперь это тоже самоубийством — на сей раз удавшимся?

Так Жан-Жак потерял своего «самого надежного друга» и испытал «самую живую и искреннюю печаль». Позднее, однако, он со стыдом признается, что это не помешало ему думать о том, что ему достанется красивый черный фрак покойного и, конечно, о том, что теперь он остался один возле Матушки. Но теперь, к несчастью, ему приходилось следить в одиночку за домом, а на это сил у него не хватало. Умница Клод вызывал уважение Матушки еще и своей деловитостью. Теперь, когда Малыш недовольно ворчал по поводу своей занятости, она только посмеивалась над ним. Впрочем, Матушка стала относиться к нему больше как любовница, чем как мать, и принялась баловать его: одежда, безделушки, часы, серебряная шпага, уроки танца и фехтования. Жизнь шла полным ходом!

Иногда Жан-Жака охватывал писательский зуд. Вот им записаны несколько мыслей о красноречии; вот эпизод из его пребывания в Париже — семейная ссора на улице Сен-Дени; отрывок о женском героизме, фрагмент рассуждения о природе Творца и свободе человека; начало большого очерка о важных событиях, скрытой причиной которых были женщины, — но после нескольких строк очерк заброшен… И ничего законченного. Но и ничего пустого — его ум начинал просыпаться…