Жан-Жак Руссо

8 января прибыли в Кале. Там пришлось пережидать два дня, так как море было неспокойно. Юм воспользовался беспокойным состоянием Жан-Жака и предложил выхлопотать для него пенсию у короля Георга III. Это предложение Руссо не понравилось, но он подсчитал свои ресурсы: у него оставалось около шести тысяч ливров, которые нельзя было растянуть навечно. И все же Жан-Жак чувствовал себя очень неловко: одержимый идеей независимости, он не желал ни помощи меценатов, ни королевских милостей.

Вечером 10 января они наконец отплыли, хотя погода по-прежнему была отвратительной. Однако Жан-Жак — больной, чуть ли не калека! — не почувствовал даже признаков морской болезни. 13-го они добрались до одного из друзей Юма, у которого остановились на две недели. Британские газеты тут же раструбили о приезде Руссо, и он понял, что посетителей ему не избежать Так и вышло. Среди визитеров были даже герцог Йоркский и свояк короля собственной персоной. Знаменитый актер Гаррик пригласил его на праздничное представление в Друри-Лейн, где должна была присутствовать королевская чета. Жан-Жак едва было не отказался от приглашения, чтобы не оставлять в одиночестве бедного Султана. «Славного Дэвида» все расхваливали за великодушие и преданность.

Как всегда, Руссо мечтал о тихой сельской местности. Но Юм беспокоился о нем: Руссо мог, конечно, с грехом пополам разобрать письмо или газетную статью, — но как он будет обходиться без языка в повседневной жизни? Ему предлагали остров Уайт, Корнуолл, окрестности Плимута или область Галль. Юм качал головой: все это — забытые Богом дыры! Пока же Жан-Жак квартировал в Чи-свике у одного бакалейщика. Юм делал все возможное, чтобы угодить Руссо, и два философа прекрасно ладили. «Этот достойный человек, — писал Жан-Жак мадам де Верделен, — навсегда заслужил благословение моего сердца». Шотландец говорил то же самое: «Я мог бы провести всю жизнь в его обществе — и ни разу с ним не поссориться».

Ожидался приезд Терезы. В Париже она встретила того симпатичного молодого Джеймса Босуэлла, который навещал Руссо в Мотье, а теперь возвращался в Англию. Они отправились вместе 30 января. Джеймс вбил себе в голову, что должен соблазнить эту женщину, хотя она была далеко не красавица и лет на двадцать старше его. Тереза, давно жившая в воздержании, не заставила себя долго упрашивать. На вторую ночь она пригласила шотландца к себе. Вдохновенный Босуэлл осушил целую бутылку вина, чтобы придать себе куража, и все же потерпел то, что позднее Стендаль назовет «фиаско». Тереза взяла на себя труд подбодрить его, и Босуэлл наконец исполнил свой долг, но в ответ услышал, что он, конечно, крепкий молодой человек, но без особых умений! По прибытии в Дувр Босуэлл записал в своем дневнике: «Вчера был в постели рано утром и сделал еще раз; всего тринадцать раз»[43]

. Тереза, чтобы предупредить нескромные разговоры на этот счет, сама пожаловалась Жан-Жаку на ухаживания своего неожиданного кавалера. Поэтому Руссо 4 августа послал ему очень сухую записку, в которой советовал почаще делать себе кровопускания для охлаждения пыла.

В Англии Руссо был принят с восторгом. Один из друзей Юма, художник Алан Рамсей, изобразил его в костюме и колпаке армянина. Однажды Руссо скажет по поводу этого портрета, что художник нарочно придал ему «вид ужасного Циклопа», отчего он сделался похож на мошенника. У Рамсея Жан-Жак познакомился с Ричардом Дэвенпортом, богатым домовладельцем, который предложил ему апартаменты в своем доме в Уоттон-холле, что в Стаффордшире, в пятидесяти лье от Лондона. А вдобавок — 30 ливров пенсиона и полный комфорт, так как в доме находилось большое количество домашней прислуги.

Тем временем тучи над Жан-Жаком начинали сгущаться. Он продолжал оставаться подозрительным, многие мелочи стали вызывать у него беспокойство. В январе Юм сообщил ему о хождении в Париже так называемого «письма прусского короля». 9 марта Дю Пейру прислал ему копию, указав, что автором письма был Уолпол. Значит, Юм знал Уолпола? Юм ответил уклончиво. Конечно, он не имел никакого отношения к этому издевательству, но еще в январе знал о письме. Почему бы ему честно не признаться в этом? Конечно, это непросто, когда имеешь дело с таким мнительным человеком, как Жан-Жак, — тем более что для Юма это означало бы признаться в своих связях с врагами Руссо. И все же его молчание вызвало у Жан-Жака подозрения.