— Если они думали, что ты послана Богом, то, по твоему мнению, праведна ли была их мысль?
— Если они в это верили, то вера их не обманута.
— Как ты думаешь, что побуждало народ целовать твои руки и ноги, твою одежду?
— Они были рады видеть меня, и потому так поступали; я не могла бы им помешать, если бы и решилась. Эти бедные люди несли мне свою любовь, потому что я не только не причинила им зла, но всеми силами заботилась об их благе.
Видите, какими скромными словами она описывает это трогательное зрелище — путь свой через Францию, когда по обе стороны стояли толпы благодарного народа. «Они были рады видеть меня». Рады?.. Они, видя ее, приходили в безумный восторг! Если им не удавалось поцеловать ее руки или ноги, то они становились на колени среди дороги и целовали следы подков ее коня. Они ее обожали, а попам именно это и хотелось доказать. Они не задумывались над вопросом, можно ли ее упрекнуть за то, что сделано другими, помимо ее воли. Нет: если ее боготворили, то этого довольно — она, значит, повинна в смертном грехе. Странная, признаться, логика.
— Не была ли ты восприемницей нескольких детей, которых крестили в Реймсе?
— Была — в Труа и в Реймсе; и мальчикам я давала имя Карл, в честь короля, а девочек нарекала Жанной.
— Не случалось ли, что женщины прикасались своими перстнями к тем, которые ты носила?
— Случалось, многие так делали, но я не знаю, для чего это было им нужно.
— Было ли твое знамя внесено в реймский собор? Стояла ли ты с этим знаменем около алтаря во время коронации?
— Да.
— Проезжая по стране, исповедывалась ли ты в церквях и приобщалась ли Святых Тайн?
— Да.
— В мужском наряде?
— Да. Но я не помню, было ли на мне вооружение.
Это была почти уступка, почти отрешение от приговора церковного суда в Пуатье, признавшего, что она может носить мужское платье. Крючкотворцы сейчас же перевели разговор на другое: ведь если бы они продолжали распространяться об этом, то Жанна, пожалуй, заметила бы свою ошибку, и ее от природы быстрый ум подсказал бы ей, как загладить промах. Шумное заседание утомило ее и усыпило ее бдительность.
— Говорят, что в Ланьи ты воскресила в церкви мертвого младенца. Было ли это следствием твоих молитв?
— Не ведаю. Несколько других молодых девушек молились за ребенка, и я присоединилась к ним и тоже стала молиться; я сделала не больше, чем они.
— Продолжай.
— Во время нашей молитвы младенец ожил и заплакал. Он был мертв три дня и почернел, как вот мой кафтан. Его сейчас же крестили, и вскоре он опять расстался с жизнью; его тогда похоронили на кладбище, по святому обряду.
— Почему ты выбросилась ночью из окна башни в Боревуаре и пыталась бежать?
— Я хотела идти на помощь в Компьен.
Они хотели доказать, что Жанна покушалась совершить смертный грех — самоубийство, чтобы уйти из рук англичан.
— Не говорила ли ты, что ты готова скорей умереть, чем попасть в плен к англичанам?
Жанна ответила чистосердечно, не замечая коварной ловушки:
— Да. Вот мои слова: лучше возвратить Богу душу свою, чем попасть в руки англичан.
Затем на нее взвели обвинение, будто она, придя в себя после прыжка из башни, начала гневаться и поносить имя Господа; и будто повторилось то же самое, когда она узнала об измене коменданта в Суассоне.
Она была этим оскорблена и приведена в негодование; и она сказала:
— Это неправда. Я никогда не произносила проклятий. И у меня нет привычки божиться.
Глава XI
Объявили перерыв, и это было своевременно. Кошон ведь терпел поражение за поражением, и Жанна выигрывала. Было заметно, что некоторых из судей начинает подкупать смелость Жанны, ее присутствие духа, ее бодрость, ее постоянство, ее простодушие и искренность, ее очевидная честность, ее душевное благородство, ее тонкая проницательность, ее отважная, одинокая, неравная борьба с темными силами; и можно было не на шутку опасаться, что число ее сторонников увеличится еще более и что таким образом вся травля, задуманная Кошоном, закончится неудачей.
Надо было что-нибудь предпринять, и это было сделано. Кошон не отличался добротой, но тут он доказал, что и он одарен некоторой кротостью. Он нашел, что было слишком уже жестоко томить дальнейшим судебным следствием стольких судей, когда для этого за глаза довольно и небольшой кучки их. О, милосердный судья! Однако он не вспомнил, что и юной пленнице нужен какой-нибудь отдых.
Он решил отпустить всех судей, кроме нескольких человек, но этих нескольких он выбрал сам. И выбрал тигров. Если попал в их среду ягненок или два, то случилось это по недосмотру, паче чаяния. К тому же он знал, как надлежит поступать с агнцами, если присутствие их обнаружится.