Жанна Ланвен

Тем не менее в письме он выражал уверенность в своих силах, упирая на профессиональные успехи и свой недюжинный ум. Ксавье даже позволил себе сделать весьма фамильярные намеки, что могло встревожить адресата: «Имею честь ходатайствовать перед вашим высокоблагородием, – писал он министру 13 мая 1901 года, – о должности консула. Двенадцать лет сотрудничества с Le Temps, в течение которых я занимался вопросами внутренней и внешней политики, позволят мне, как я осмелюсь полагать, оправдать ваше доверие». Конечно, Меле не входил в этот круг, но считал, что хорошо знает то мнение, которое внешний мир имеет об этом круге. Он был не просто полезен, он был влиятелен. Ни много ни мало, а именно пресса делегировала его на этот пост, обеспечив поддержку: «Моя кандидатура одобрена руководством Le Temps

, политическими союзниками, очень Вам преданными, и Елисейским дворцом»[123].

Была ли это искусно проведенная политическая игра или хитрость? Неужели министр иностранных дел стал заложником некой ситуации, при которой назначение простого консула имело такую важность?! Последняя фраза не оставляет в этом никаких сомнений: «Поддержка таких поручителей, господин министр, дает мне надежду, что Вы с должным вниманием отнесетесь к моей просьбе». Но министр даже не стал ждать конца месяца и написал письмо-отказ, не оставлявшее никакой надежды, поскольку если бы даже на тот момент в министерстве была хоть одна вакантная должность, ее бы занял «сотрудник департамента».

Это должно было остановить всевозможные попытки снова подать ходатайство. Вызывает сомнение, всерьез ли все перечисленные Меле поручители поддерживали его. Что касается его семьи, то, кажется, у них не было никаких связей в этой сфере: отец Меле был всего лишь скромным земледельцем в департаменте Эро, работавшим в сельскохозяйственной общине Курнонтерраль. Ксавье родился там, и родные с восторгом следили за его парижской деятельностью, не имея никакой возможности в ней участвовать. Досье в дипломатических архивах не содержит никаких рекомендаций относительно этого поста и никаких новых ходатайств с его стороны. Тем не менее 30 июля 1902 года был подписан приказ о назначении Ксавье Меле консулом II класса, на пост вице-консула Франции в Манчестере[124]. Правда, должность была самой средней, и за пять лет с того момента, как он охотно «приступил к своим обязанностям», Меле не получил никакого повышения, а жалованье в сумме двенадцати тысяч франков не увеличивалось.

Вскоре он стал выражать неудовольствие. В Манчестере «угольная мгла», «сырой, холодный климат» и «постоянная облачность», так Меле описывал центр английской текстильной промышленности, испрашивая у своего начальства в марте 1903 года внеочередной недельный отпуск на пасхальные праздники. Ксавье получил его, так же как и все остальные внеочередные отпуска на неделю, на пятнадцать дней, чтобы отдохнуть от зимы, прийти в себя, уладить дела, выдать замуж сестру – более десяти отпусков за пять лет, что в конце концов привлекло внимание главной администрации в Париже.

Но в конце каждого отпуска, проведенного во Франции, Меле возвращался на свою скучную должность, словно солдат после отгула в казарму – снова к бумагам, ведомостям, печатям, бесконечным документам, которые надо было принимать и отсылать, к ленивым курьерам и бесполезным занятиям…

За это время произошло ли хоть одно значительное событие?

Разве что 13 июля 1905 года Эдуард VII и его супруга Александра посетили проездом Манчестер, и консулу было поручено важное задание по организации транспорта для французских чиновников, приехавших поприветствовать королевскую чету…

Лишь надежда на перевод в другое место служила небольшим утешением в этой бесконечной круговерти. Меле использовал свои связи в Париже, на этот раз в бой пошли силы администрации президента Республики, ни больше ни меньше!

Курьер Генерального государственного секретаря появился в июне 1905 года перед президентом Совета с ходатайством в пользу «консула Франции в Манчестере, соратника и друга, который был бы счастлив получить назначение в Испанию или Италию по причине слабого здоровья»[125]. Что до самого Ксавье Меле, то в ежегодной аттестации в 1904 году он заявляет, что «здоровье его было в порядке до прибытия в Англию» и что помимо уже известного всем превосходного владения английским языком обладает знанием итальянского. «Некоторые познания в итальянском» в последующие годы превратились в «хороший разговорный язык», а затем в «разговорный и письменный». Надежда на новое назначение росла, и образ дипломата-полиглота становился все совершенней…