Жажда жизни бесконечной

Детский желудок – это ненасытная утроба. Это комбинат, связанный напрямую с ростом, развитием и становлением маленького человеческого организма. Там все очень четко организовано и рассчитано, и надо только слушаться распоряжений, поступающих с комбината, и все будет правильно в жизни и гармонично.

Мне не хватало конфет, и комбинат чувствовал их острейший дефицит. Сладкого было, что называется, завались. И мед, и варенье, и повидло, и джемы… И будь я Карлсон, счастью не было бы предела. Но мне нужны были именно конфеты, лучше всего шоколадные. А какие тогда были конфеты, какая пастила, лимонные дольки, батончики!.. Я любил даже гематоген, потому что он был совершенно другой. Он, как и все тогда, был настоящим. Каждое поколение считает, что период их жизни был лучше. И я с этим совершенно согласен, потому что от поколения к поколению жизнь и все, что с ней связано, становится хуже и хуже. А уж питание в первую очередь.

Моя наблюдательность сыграла со мной не очень добрую шутку. Посещая церковь в те периоды, когда я гостил у бабы, я всегда обращал внимание на нищих, которым все подавали. Давали и деньги, и какие-то вещи: платочки, носки, даже ношеные пальто. Особенно много вещей несли после чьей-то смерти. Отдавая их, говорили: «Поминай раба Божьего или рабу…» И называли имя.

Что подвигло меня на это дело, я, видит Бог, теперь уже не помню. Может быть, мое творческое начало, может быть, желание почувствовать что-то особенное, легкая нажива. Хотя деньги в то время для меня никакой роли не играли. Но тем не менее… Найдя в отцовском сарае какую-то старую матерчатую сумку с двумя дерматиновыми ручками, я сложил ее и завернул в столь же изношенный пиджак с отрезанными пуговицами и отпоротой подкладкой. Завернув все это в газету и перевязав веревочкой, я отбыл к бабуле и, благополучно приехав, сложил вещички в сараюшке.

Утром, сказавшись занятым и приглашенным играть в пристенок, я оставил бабулю, копавшуюся в огороде, и, взяв из сарая барахло, помчался к церкви. На задворках, в кустах у церковной ограды, я, сняв собственные сандалии и сложив вместе с рубашкой в драную сумку, надел на себя пиджак, который был, естественно, велик, закатал штаны, рукава – и поднялся на огромное каменное крыльцо нашей замечательной церкви. Местечко я себе определил возле какой-то слепой тетки. Усевшись, я положил перед собой сумку и раскрыл ее края с дерматиновыми ручками. Опустив голову, я начал слушать и перенимать богатый опыт тамошних нищих и попрошаек. Молитв я не знал, но ум был юный, острый, и минут через пять – десять я уже набрал в свой репертуар нищего сироты несколько убийственных заклинаний, сжимавших женские и материнские сердца.

– Люди милостивые, люди сердобольные! Не проходите мимо сироты круглого. Господь Вседержитель даст дающему, и Царствие Небесное отворится щедрому. Благослови Господь, да не оскудеет руце твоя! Благослови Господь за добро ваше!

Еще я тихо подвывал, когда шла служба и нищие, сидя по местам и услыхав знакомые слова, истово крестясь, вторили собравшимся в храме: «И ныне и присно и во веки веков! Аминь!» Ну и разное другое.

Первый рабочий день на ниве нищего стяжателя был неполным. Полной была сумка. То ли из-за моего вида, а из детей моего возраста на паперти я был один, не считая грудных, коих держали несколько нищенок-матерей, то ли оттого, насколько истово я крестился и сидя бил поклоны, – но подаяний мне хватило бы дней на десять. Переодевшись там же, я вдоль кустов, с полнехонькой сумкой, поперся к бабке, моля Бога, чтобы дойти до сарая и не попасться ей на глаза. Молитвы дошли до адресата. Я спрятал сумку, взяв только деньги и десяток драгоценных шоколадных конфет и три свежих, пахнувших покоем маковых калача. Вечером изумленная бабуля, отхлебывая чаек из блюдца, все никак не могла нарадоваться на обилие вечернего стола. Это добро я «честно выиграл» у ребятни в пристенок.

– Вот какой ты молодец! – улыбаясь, хвалила бабуля и разворачивала уже вторую шоколадную конфету.

Следующим утром, вскочив, я доложил, что сегодня игра будет большая, придут еще ребята с соседней улицы, и нам предстоит турнир-реванш, улица на улицу, а выигравшего ждет большой приз. Бабуля велела выпить стакан молока, чтобы не на голодный желудок, и благословила. С этим благословением я через сарайку помчался на свою религиозную смену. Народишко из страждущих был почти тот же. И я сел возле вчерашней слепенькой тетки. Заутреня кончилась, и, пошире раззявив сумку для искренних пожертвований, я, увидав поваливший из храмовых дверей народ, заблажил:

– Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое… – И уже себе под нос разную абракадабру из слов, вырванных и запомнившихся еще со вчерашней «трудовой смены».