После приезда моих родителей Мэгги больше не бывала в галерее и не покидала квартиру. Дозу обезболивающих ей увеличили, трижды в день приходила медсестра делать инъекции. Мэгги иногда спала по двадцать часов подряд. Почти все это время я сидел рядом с ней, держа ее за руку. Она исхудала еще сильнее, дыхание стало прерывистым и сиплым, так что его было больно слушать. К первой неделе февраля она уже не могла встать с постели, но в минуты бодрствования еще находила в себе силы улыбаться. Обычно говорил в основном я – она для этого была слишком слаба, – но время от времени я слышал от нее то, чего прежде не знал о ней.
– Помнишь, я говорила тебе, что хотела бы, чтобы наша с Брайсом история кончилась иначе?
– Конечно, – кивнул я.
Она подняла на меня взгляд, по ее губам порхнула тень улыбки.
– Благодаря тебе я увидела финал, который хотела.
Родители Мэгги приехали в феврале и поселились в отеле-бутике неподалеку от ее квартиры. Как и мне, ее отцу и матери хотелось просто быть рядом с ней. Ее отец почти всегда молчал, уступив право говорить жене; практически все время он сидел в гостиной, включив по телевизору спортивный канал. Мама Мэгги занимала стул возле ее постели и нервно ломала руки; всякий раз, когда приходила медсестра, она требовала объяснений по поводу каждой инъекции обезболивающего и прочих медицинских манипуляций. Когда Мэгги бодрствовала, ее мама то и дело повторяла, что это несправедливо, и неустанно убеждала дочь молиться. Она утверждала, что онкологи в Сиэтле могли бы помочь, что Мэгги следовало послушаться ее; у кого-то из знакомых ее знакомых был один знакомый, который знал человека с четвертой стадией меланомы, и он по прошествии шести лет все еще в ремиссии. Иногда она сетовала на то, что Мэгги одна и так и не вышла замуж. Мэгги стоически терпела тревожное материнское нытье: все это она слушала на протяжении целой жизни. А когда Мэгги поблагодарила родителей и сказала, что любит их, ее мать была явно поражена тем, что Мэгги сочла необходимым говорить об этом.
Отношения ее родителей со мной складывались гораздо труднее. Почти четверть века они успешно делали вид, будто у Мэгги и не было никакой беременности. Ко мне они относились настороженно, как к собаке, способной укусить, и держали физическую и эмоциональную дистанцию. О том, как я живу, меня почти не расспрашивали, зато подслушивали наши разговоры с Мэгги, поскольку ее мама почти не отходила от нее, пока она бодрствовала. Когда Мэгги объявляла, что хочет поговорить со мной наедине, миссис Доус неизменно фыркала, выходя из комнаты, а Мэгги в ответ лишь закатывала глаза.
Из-за маленьких детей Морган было трудно приехать в Нью-Йорк, но она все-таки вырвалась на пару выходных. Во второй ее февральский визит Мэгги и Морган проговорили минут двадцать. После ухода Морган Мэгги коротко посвятила меня в суть их разговора, то и дело усмехаясь, несмотря на почти непрекращающиеся боли.
– Она сказала, что всегда завидовала моей свободе и увлекательной жизни, – Мэгги слабо рассмеялась. – Представляешь?
– Разумеется.
– И даже заявила, что часто мечтала поменяться со мной местами.
– Хорошо, что вы сумели поговорить, – я пожал ее руку – хрупкую, как птичья лапка.
– И знаешь, что самое бредовое?
Я поднял бровь.
– Она сказала, что в детстве ей жилось так трудно, потому что родители больше любили меня!
Я невольно расхохотался.
– Но ведь на самом деле она так не считает, да?
– По-моему, считает именно так.
– Как ей это удается?
– Просто, – сказала Мэгги, – она даже не подозревает, насколько похожа на нашу маму.
В последние недели жизни Мэгги навещали и другие друзья и знакомые. Луанн и Тринити заходили регулярно и получили от нее такие же подарки, какой достался мне. Побывали у нее четыре знакомых редактора по иллюстрациям, специалист по фотопечати и еще какой-то сотрудник фотолаборатории, и во время этих визитов я услышал новые истории о приключениях Мэгги. Отметились и ее первый нью-йоркский босс, и два бывших ассистента, и даже домовладелец. Но в целом наблюдать эти визиты было для меня мучением. Я видел, как печалились ее друзья, когда входили в комнату, чувствовал, как они боялись сказать что-нибудь не то, пока приближались к кровати. Мэгги умела каждому показать, что рада ему, изо всех сил старалась объяснить, как много гости значат для нее. И всем представляла меня как своего сына.