Желанная недотрога

– Тогда где же ваши родные и друзья? – начал было Данте, но тут же остановился, вспомнив то немногое, что рассказывал ему отец: отец и мать Миа погибли. Не желая, однако, поддаваться чувству вины, он продолжал: – Вы же настаиваете на том, что ваш брак был настоящим, – почему же рядом нет никого, кто мог бы вас поддержать? Или, может, они устали от ваших игр? У вас есть брат, – заметил он, – но его не было на свадьбе, и его нет сейчас, а я помню, в прошлом году вы уезжали на его свадьбу. Может быть, вы переживаете о том, что, будь он здесь, ваша ложь будет раскрыта?

Миа промолчала. Данте встал, по‑видимому собираясь уйти, но задержался.

– Это не наказание, это любезность, что семья Гамильтон будет ехать во главе процессии. Не моя вина, что с вами рядом никого не будет в такой момент.

Тут Миа отвернулась от стекла, в которое до этого момента смотрела, и встретила взгляд Данте в упор.

– Вы надеетесь, что местные жители закидают меня тухлыми фруктами? – спросила она.

В ее глубоких синих глазах появились слезы – это было первой эмоцией, что Данте увидел за сегодня, даже скорее с момента их встречи, – и это его тронуло. Однако он не желал поддаваться жалости – тем более что все более выраженным становилось желание шагнуть ей навстречу и заключить в объятия. Чувствуя, что слабость нарастает, он бросил язвительно:

– На что вы надеялись, Миа, что мы войдем в церковь вместе, как одна семья? Не смешите меня. – Помолчав, он добавил: – Берите свой чай и уходите.

Однако тут же понял, что перегнул – в конце концов, он не мог распоряжаться ею.

– Прошу прощения, делайте что хотите, уйду я.

– Все хорошо, я сейчас поднимусь к себе, – произнесла Миа, забирая поднос с чаем.

– Мы выезжаем завтра в одиннадцать, – сказал Данте.

– Да.

Повернувшись, Миа натянуто улыбнулась, встретившись с ним глазами, – и на миг между ними вновь промелькнуло что‑то, напоминающее тот взгляд за столом. Губы Данте, обычно пухлые и яркие – единственное пятно цвета в его лице, – побелели, а щека непроизвольно дернулась. Конечно, от презрения, подумала было Миа, но что‑то подсказывало ей, что причина была в другом. Внезапно она вспомнила, что под платьем на ней нет ничего – грудь, казалось, вот‑вот вырвется из декольте, и все тело буквально наливается желанием. Это было так необычно – словно двери тюрьмы, куда она однажды сама себя загнала, медленно открываются все шире.

– Доброй ночи, – выдавила она и побежала вверх по лестнице, едва не уронив поднос. Дыхание она перевела лишь у себя в комнате за закрытой дверью.

Позабыв про чай, Миа упала на кровать, все еще тяжело дыша. Подумать только, она, известная своей выдержкой, всегда холодная и чопорная – буквально сгорает от желания, неизведанного прежде, до встречи с Данте. Как долго она считала себя какой‑то неправильной из‑за отсутствия интереса к сексу. Даже будучи подростком, слушала разговоры своих одноклассниц, их сплетни про мальчишек и изумлялась. Неловкие попытки матери рассказать о некоторых фактах своей жизни вызывали у нее отвращение. Для себя она решила, что отношения и все, что с ними связано, – не для нее. Странным образом она не могла найти причины для подобных ощущений – казалось, она просто не способна влюбиться. Пытаясь разжечь в себе страстность, Миа сходила пару раз на свидания, но обнаружила, что не может вынести даже поцелуев – и помыслить не в силах ни о чем другом. Брак с Рафаэлем, с одной стороны, стал возможностью оправиться от семейной драмы, а с другой – подарил шанс временно позабыть о проблеме, которую в другом случае необходимо было бы решать. Ведь они с мужем договорились о том, что в их браке не будет интимных отношений.

Однако не успели они заключить брачный договор, как Миа обнаружила, что все же способна на сильные чувства – хоть огонек этот и тлел глубоко в ее душе. Прошло всего несколько дней с того момента, как она начала изображать секретаря Рафаэля – и тщательно сгенерированные ими же самими сплетни едва начали расходиться, как в офисе появился Данте Романо. Стоило Миа увидеть его всего лишь на миг – и она поняла, чего до сих пор избегала и не понимала. Его темные глаза гипнотизировали, а от низкого глуховатого голоса где‑то внизу живота пробегали мурашки. Даже аромат его парфюма запомнился Миа, и теперь его она ассоциировала исключительно с Данте. Услышав тогда от него вопрос о том, кто она, Миа вздрогнула и застыла, чувствуя, как разгоряченное лицо ее заливает румянец. Тогда она впервые пожалела о том соглашении, что они заключили с Рафаэлем и на которое согласилась Анджела. Пожалела и даже подумала, не отказаться ли ей от замужества, но это было уже невозможно, ведь выплаченный аванс она успела потратить.