Роберто уже ушел – Данте остался один. Стоя у камина, он ждал, когда ослабнет сковывавшее его напряжение. В конце концов, день прошел вполне нормально – никаких сцен и пустых драм, – отец наконец‑то обрел покой. Однако расслабление так и не приходило. Он думал о бесчисленных вопросах, что возникли после смерти отца, – в том числе и о желании матери (или скорее нежелании) получить дом. Очевидно, мысль о том, что она лукавит, уже не раз приходила ему в голову, раз сегодня он осмелился задать ей этот вопрос. Внезапно Данте вспомнил, как раньше она частенько ездила в Рим – навещала его в школе, хотя он и учился, и жил в интернате. И вдруг… он понял, к кому еще приезжала мать – к синьору Томасу, его учителю английского. Наверное, он был ее любовником. Не случайно у него постоянно было такое ощущение, словно его обманывают.
И теперь оно усилилось в разы.
Миа уже давно оставила скорбящую семью и у себя в комнате упаковывала последние вещи. Сняв обручальное и помолвочное кольца, она положила их к себе в сумочку и напоследок окинула взглядом свою любимую лимонную комнату – как не хотелось ее покидать! Но делать нечего. Заслышав шум последнего удаляющегося автомобиля и поняв, что гул голосов внизу стих, она позвонила, чтобы горничная помогла ей отнести сумки вниз. Однако на звонок никто не явился. Спустившись по лестнице, Миа увидела Данте, который, очевидно, остался последним из гостей.
– Где персонал? – спросила она.
– Я их отпустил на сегодня – генеральная уборка начнется завтра, – ответил он. – Для них день сегодня тоже был длинным и полным эмоций. Не переживайте, – добавил он. – Я уезжаю в отель, так что вскоре дом останется в вашем распоряжении.
– Вы не должны ехать в отель, Данте.
Уголок его рта дернулся.
– Вас никто не торопит, Миа, вы можете не покидать дом еще три месяца, а за это время наточить коготки.
– Понятия не имею, о чем вы. Я не собираюсь оспаривать свои права на дом – и мне не нужны три месяца, я уезжаю сегодня. Дом ваш.
Данте посмотрел на нее молча, словно ожидая еще какой‑то информации, но Миа ничего не говорила. А он растерялся – ведь она вела себя совсем не так, как он ожидал, отказываясь биться за право хотя бы оставаться в доме положенное время. И вот уже когда она сделала шаг назад, Данте внезапно нашел слова.
– Станете искать следующего?
– Следующего? – подняла брови Миа.
– Да, другого глупого старика.
– Вам не понять.
– Глупого старика, который разрушит семью и репутацию только ради того, чтобы быть с вами.
– Ваш отец не был глупцом, – возразила Миа. – И он не был стариком – ему едва исполнилось пятьдесят.
– Для вас он был староват, – ехидно ответил Данте, хотя и понимал, что гнев его вызывал вовсе не тот факт, что отец выбрал себе неподходящую по возрасту партнершу, – дело было в том, что он выбрал именно ее – женщину, при одном взгляде на которую в нем просыпалось такое желание, что последние два года стали каторгой.
– О, прекратите, – раздраженно протянула Миа, и внезапно до нее дошло: она свободна! Осталось лишь уехать, и она больше никогда не увидит никого из рода Романо – и ей не придется мириться с насмешками несносного Данте. Осталось лишь спустить вниз сумки – и дело с концом.
Но тут Миа опрометчиво решила, что напоследок выскажет все, что у нее наболело. И Данте с удивлением смотрел на нее, приближающуюся к нему, – глаза ее гневно сверкали, и на лице, обычно непроницаемом, впервые за все время можно было прочесть какие‑то эмоции.
– Вы ничего не знаете, Данте. Глядя на меня, вы видите шлюху – и осуждаете меня, но сами не без греха. Сами‑то спите с женщинами за деньги.
– Я никогда в жизни не платил им.
– О, умоляю вас! Полагаете, они бы были рядом, если бы не ваше богатство? Если бы вы не купали их в бриллиантах, не селили в роскошных отелях – вам лучше знать, какие еще пункты есть в вашей обязательной программе Данте Романо.
– О, они были бы со мной, – невозмутимо отозвался Данте, встретившись взглядом с Миа, и в голосе его не было ни тени сомнения, что едва не сбило Миа с толку.
– Нет, – твердо ответила она. – Вы им нужны только из‑за денег – украшений, подарков, – вряд ли им так уж нравится ваша манера обращения…
– Отчего же, я могу быть очень нежен, когда захочу, – возразил Данте. – А если дама настаивает, могу быть, напротив, напорист.
Что‑то словно щелкнуло у Миа в голове, когда она представила себе эту картину. Тем временем Данте взял ее руку в свою и бросил на нее беглый взгляд.
– Вижу, вы быстро сняли кольца, – поднеся ее руку к губам, он поцеловал кончики пальцев.
Прикосновение его губ вызвало в ней такую сильную ответную реакцию, что Миа поразилась собственным ощущениям: словно ток пробежал по телу, неся приятное удовлетворение.
– Видите, дорогая мачеха, я могу быть нежен…
– Прекратите меня так называть! – пронзительно выкрикнула Миа, но Данте, не слушая ее, сунул в рот ее палец и лизнул его – потом поцеловал ладонь.