Железные франки

– Серкамон, разумеется, уверял, что баллада не имеет ни малейшего отношения к ее величеству, даже конкретно указывал на графиню Триполийскую… – развел руками Тьерри. – Но одно то, что это требует разъяснений…

– Ваше величество, на вас смотрит весь христианский мир. Не для того вы взяли крест, чтобы стать посмешищем.

Наверное, никто, кроме Бернарда Клервоского или аббата Сугерия, не смел так говорить с владыкой Франции, но чем слабее венценосец, тем сильнее все окружающие его, не только неверная ему королева. Людовик плюхнулся на табурет, спрятал лицо в ладони:

– Чего же вы от меня хотите, княгиня? Вы думаете, я слеп? Что у меня ни чести, ни чувств? Но что мне делать, я всю душу вложил в этот поход, что же теперь – все бросить? Половина моего войска – прямые вассалы королевы!

– Ваше величество, вы не только сюзерен, вы муж! Действуйте на правах мужа! Силой заберите королеву из Антиохии и немедленно двигайтесь в поход! Все забудется в славных деяниях!

Луи обхватил себя руками, под рубахой из костлявой спины по-сиротски торчали остренькие лопатки. Сморчок он, конечно, хоть и король прекрасной Франции. Не могла его жена не наброситься на мужественного, благородного и статного Раймонда.

– В поход куда? – тонким голосом, жалобно, как дитя, спросил его величество и так беззащитно заморгал, умоляюще глядя на Констанцию, что она сама почти заплакала. Ну что он хочет от нее? Позволить его супруге играть ею и Раймондом так же, как честью Франции? Терпеть позор и поругание безропотно, как терпит сам? Вдохнуть в него волю и упорство труднее, чем набрать воду в дырявый кувшин. – На Алеппо? Князь уверяет, что самый опасный враг христиан – Алеппо. – И Луи добавил с отчаянием ребенка, которого заставляют встать на горох: – Но я не хочу идти с ним на Алеппо.

Алеппо? Боже мой, да, ведь необходимо взять Алеппо! Уничтожить Нуреддина, навеки избавиться от тюркской угрозы, а потом уже распрощаться с французами навсегда. Но Раймонд непременно примет участие в таком походе. Под Алеппо он окажется вместе с нею! Они совершат этот подвиг вместе. Можно положиться на Алиенор, о них и их совместных деяниях до скончания лет будут повествовать все будущие шансон де жест. А Констанция останется в Антиохии одна и сойдет с ума. Нет, ни за что! Нуреддин – опасность дальняя, а Алиенор – близкая.

– Ваше величество, забирайте королеву подальше отсюда! Хоть в Иерусалим, хоть в Акру, хоть обратно во Францию, потому что еще немного – и стрясется непоправимое и ужасное.

Убеждение Констанции испугало короля. Горе-муж схватился трясущейся рукой за впалую грудь, опять затрусил по комнате. Никогда в жизни она не видела настолько неуверенного и жалкого рыцаря.

– Ваше величество, решение двинуться в Иерусалим разумно в любом случае! – поддержал ее Тьерри так, как будто Людовик уже со всем согласился. – Недаром Конрад направился туда прямиком. Пока мы теряем тут время в пирах и охотах, император готовится совершать подвиги, которые должны быть совершены вами. К тому же наш уход из Антиохии прекратит нелепые слухи! Армия отдохнула, дальнейшее промедление только продолжит разваливать дисциплину.

Король замер в нерешительности. Внезапно Констанция догадалась, куда можно направить взоры Людовика, падкого на библейские названия, мечтающего о славе Готфрида Бульонского, о взятии второго Иерусалима, и куда на аркане не затянешь Раймонда! Вот цель, способная навеки поссорить их и предупредить общие великие деяния дяди и племянницы:

– Дамаск, ваше величество! В Дамаске ждут своего спасителя могилы Авеля, Иоанна Крестителя и святого Георгия! Там в руках неверных томится дивная, источающая слезы икона Богоматери, нарисованная самим святым Лукой! С тех пор, как эмир Дамаска стал союзником и свойственником Нуреддина, Дамаск стал опасен для нас!

Констанция знала, что в этот момент губит Эдессу, может, даже Антиохию, но у нее не осталось выбора. Виноваты те, кто переступил через нее. С хрустом дергая свои ни в чем не повинные пальцы, Луи метался из угла в угол рыбой в фонтане. Взгляд тусклых выпуклых глаз прыгал с лица княгини на лицо оруженосца, висел унылый длинный нос, но Констанция чувствовала, что он поддался, как ворота перед тараном, и усилила натиск:

– Ваше величество, ваш поход должен прославиться освобождением города, связанного с царством царя Давида, не захолустной, никому не ведомой тюркской кочкой!

Король замер. Констанция нащупала верную струну, и ее мелодия бальзамом пролилась в неуверенную, но алчущую славы и подвигов душу Людовика.

– Княгиня, я все обдумаю и приму решение!

Все рыцари таковы – все мечтают о Геракловых подвигах, все желают, чтобы о них слагались песни и легенды. Никто из героев не интересуется низменной пользой, все презирают ремесло возможного, мечтая взамен об искусстве совершить невиданное. Если бы о верных мужьях слагали столько же баллад, сколько их нарифмовали об отважных воинах, все замужние женщины могли бы спать спокойно, потому что нет для мужчин ничего на свете заманчивее славы.