Железные франки

Констанцию слова Изабо поразили. Как в ворохе кухонных отбросов порой валяется добрый хлеб, так среди глупой болтовни подруги попалась здравая мысль, и Констанция ухватилась за нее с проворством голодной побирушки, заметившей пропущенный кухаркой кусок. Как же она сама об этом не подумала! Княгиня взяла Марию на руки. Неужели эта малютка в один прекрасный день может стать императрицей Византии? Но зарастут же нежные щеки Бо колючей щетиной, почему бы и его сестре не повязаться императорским лорумом? Вспомнила, как сама страшилась быть отосланной в далекий, неведомый Константинополь. Если Мария уедет, она больше никогда не увидит свою голубку, не сможет поцеловать, не вдохнет волшебный запах детской головушки… Впрочем, какая глупость! Даже если такой брак осуществится, его придется ожидать еще долгие годы! И все же поскорее бы Мануил женился на этой своей Берте-Ирине и произвел на свет жениха для Марии или хотя бы невесту для Бо! Византийское родство решило бы все затруднения Антиохии.

Тем временем Изабо пристала к даме Филомене:

– Мадам Мазуар, я слышала, ваш брат, граф Триполийский уговаривал вас к своему двору перебраться?

Грануш насторожилась: они с дамой Филоменой ладили, как два петуха в одном курятнике. Делая вид, что не прислушивается, Констанция передала Марию на руки кормилице. Пусть, пусть несносная дама отправится к дорогому братцу и впредь радует невыносимыми откровениями только собственных родичей! Они еще не ведают, как много удивительного им предстоит услышать от правдолюбицы!

Но дама Филомена невозмутимо встряхнула расшитую ткань:

– Нет, мадам Бретолио, если меня отсюда не прогонят, сама я никуда не собираюсь. Тут могилы моих сыновей, и мне здесь хорошо. Я благодарна княгине Антиохийской за ее покровительство.

Грануш почему-то не огорчилась, напротив, торжествующе приосанилась, поймала мчащегося с дикими воплями Бо и крепко расцеловала своего ангелочка. Пораженная Констанция откинулась на спинку кресла и неожиданно для самой призналась:

– Давно хотела сказать вам, мадам Мазуар, ваши покрова самые дивные. Никогда мне у вас так не научиться.

– Как у меня, все равно никогда не получится, ваша светлость, тут глаз особый нужен и рука бестрепетная, – со всегдашней резкостью отрезала дама Филомена, однако тут же смилостивилась, добавила: – Но у вашей светлости тоже иногда неплохо получается.

Констанция отвернулась, скрывая улыбку.

День взаперти в обществе болтливых женщин и детей утомил. Паж сообщил, что Раймонд с друзьями вышел на открытую террасу замка, и как только охровое солнце стало клониться к закату, а с моря повеял свежий бриз, Констанция поспешила присоединиться к супругу.

Слуги разносили душистый, сладкий, пьянящий гипокрас, инжир, смокву и миндаль, лохматая рыжая Вита носилась наперегонки с Боэмундом, смахивая хвостом посуду со столов, трувер перебирал рыдающие струны арфы, оруженосцы и пажи, подражая новой европейской манере, сочиняли дамам любезности, дамы хихикали, не в состоянии придумать достаточно куртуазных ответов и нарочито смущались. Только кислый вид мадам Мазуар напоминал, что всё вокруг – и счастливые, беззаботные люди, и прелесть теплого летнего вечера, – всё тлен и прах, радоваться совершенно нечему.

Констанция размышляла над игральным полем тавлея, прислушиваясь к словам Раймонда:

– Графу Триполийскому некем укомплектовать гарнизон Крак де Шевалье. Ассасины спят и видят заполучить эту крепость. Говорят, сам Старец Горы обратился к Сен-Жилю и сулил в обмен на Крак де Шевалье горы золота.

– Неужели граф отдаст? Сегодня ассасины – союзники, а завтра враги.

– Сен-Жиль наотрез отказал. Он передаст крепость госпитальерам.

– Ассасины не прощают отказов.

– Его семейка умеет изводить врагов не хуже ассасинов. А я вынужден передать ассасинам защиту всего Амануса. Уж лучше они, чем Кровавый, а своих воинов нам взять неоткуда. Только к рыцарям-монахам продолжают прибывать свежие рекруты.

Констанция наконец придумала удачный ход и сдвинула фигуру. Раймонд оглядел игру и костяным ратником победоносно скинул с доски короля Констанции:

– Мадам, ваш король убит!

– Убит! Убит! Осанна! Аллилуйя! – эхом отозвался с лестницы ликующий крик, и на террасу взбежал запыленный, задыхающийся, взволнованный гонец.