Железный волк

Всеслав очнулся. И увидел, что он сидит в лодке. А лодка стоит возле берега. И уже совсем темно, день кончился. Что ж, кончился так кончился. Всеслав поднялся и вышел из лодки. Потом они втроем втащили ее на прибрежный песок. Постояли еще, помолчали. А нужно было сразу уходить, и Всеслав это знал, да вот ноги не шли. Странно это, подумал Всеслав, не к добру. Вдруг Ухватый сказал:

– Не бойся, князь! Бог не оставит.

Всеслав посмотрел на него и сердито спросил:

– Чего ты это вдруг?

– Так! Тень стоит.

– Тень? – будто удивился князь. – Какая? Где?

А сам похолодел…

– Тень! – тут же встрял Копыто. – Какая тень, когда кругом темно? Не слушай его, князь. Глуп он! Глуп! Глуп! – и засмеялся.

Да, и вправду смешно. Князь мотнул головой и сказал:

– Глуп! Это верно.

И развернулся, пошел вверх по тропке. Было совсем темно. И грязно! Князь поскользнулся раз, второй. Снизу послышалось:

– Князь! Погоди!

Но он их упредил:

– Не лезьте! Сам дойду!

И они не полезли, остались внизу. А наверху его уже заждались – в воротах горел свет и были видны сторожа. Увидели его и расступились. Всеслав прошел через ворота, на сторожей даже не глянул. Сторожа испуганно молчали. Они даже следом за ним не пошли, огня не понесли, так оробели. Теперь стоят, небось, и крестятся, гневно подумал Всеслав. И пусть себе! А ты, думал он дальше, теперь как злодей: и через двор – во тьме, и на крыльцо – во тьме. Заскрипели ступени. Скрипят – значит, жив.

А в тереме тихо, все спят. А если и не спят, то, значит, таятся. А вот зато раньше, подумал Всеслав, когда он возвращался от Хозяина… Так ведь не один он тогда возвращался! И не ночью, а при свете. В бубны били, плясали, кричали: «Кормилец наш! Заступник наш!» А теперь вон как здесь тихо! И совсем темно. Всеслав прошел наверх, остановился в гриднице. Снял полушубок, положил его на лавку. Меч отстегнул. И шапку снял, смял в кулаке. И тяжело, по-стариковски, сел за стол. Сводило спину – и он сел ровней, и спину понемногу отпустило. Так и сидел он за столом, прямой как жердь, держал в руке шапку, молчал.

Долго молчал! После вошел Игнат и терпеливо ждал – тоже немало. Вдруг князь сказал ему:

– А позови-ка мне Неклюда. И чтобы он при всём пришел!

– Так ночь уже.

– Я подожду!

Игнат ушел. Князь ждал. Мял шапку, мял, потом смахнул ее. Она мягко упала на пол. Тихо в тереме, даже Бережки не слышно. Отец в последний год очень любил молчать. Вот позовет тебя и скажет: «Сядь!» И ты сидишь. И молчишь вместе с ним. И вот темно уже, день кончился, а не вставай, нельзя. Отец все смотрит на тебя и смотрит… Страх тогда брал! Вот, думаешь, родной отец перед тобой, а страшно. Зачем он молчит? Но он так и не сказал, зачем. Он так и умер молча. Он только за три дня до… этого… сказал: «Не будь таким, как я. Не верь никому! И никому не обещай – ничего!». А больше ничего не говорил. Ну, только что еще сказал: «Дай руку». А потом схоронили отца – по ромейским обрядам. Бабушка очень сердилась, кричала, но не послушали ее, снесли отца к Илье, отпели. Это потом уже, когда Илья сгорел, а был он одноверхий, деревянный, ты порешил, что это знак, и дал обет поставить храм из камня.

Шаги! Всеслав вскочил…

Но тут же их узнал и успокоился. Сел, приосанился. Вошел Неклюд, отдал поклон и замер. Был он помятый, заспанный. Моргал…

Зато потом, подумал князь, не проморгает! Когда пять лет тому назад латгаллу замиряли, так он, Неклюд, попался им в засаду, и окровянили его и понесли на капище, и стали его жечь их поганским священным огнем, а он, Неклюд, вдруг как засмеётся!..

– Ты подойди, Неклюд, – строго сказал Всеслав. – Нет, ближе стань. Совсем. Вот так…

И Всеслав замолчал, еще раз осмотрел Неклюда, собрался с духом… и сказал – чуть слышно:

– Так вот, Неклюд. Ты – убегай.

– Как это? – не понял Неклюд.

– Так! Коня возьми. И – к брату моему!

– К которому?

– Да к самому старшему! – гневно ответил Всеслав. – К Великому! В Берестье! А там… Ты наклонись, Неклюд.

И стал шептать Неклюду на ухо. А после резко отстранился, долго смотрел дружиннику в глаза, после спросил:

– Запомнил?

– Да.

– Вот так ему и скажешь – слово в слово. Гони! А я тебя здесь не обижу. Вот крест! Но если что, Неклюд… Ты же меня знаешь! Да?

Неклюд молчал.

– Иди!

Неклюд ушел. Всеслав сидел, смотрел на дверь, прикидывал… Нет, правильно, думал, всё правильно! Со Святополка надо начинать, с Великого. А что Ярослав? Молод, горяч Ярослав Ярополчич. Такому разве что втолкуешь? Может, потом когда-нибудь поймет. Хотя трудно сказать! У всех одни глаза, и все одно и то же видят – но не видят. А посему идут и спотыкаются, и падают, и бьют их, головы им рубят. А рубят их такие же слепые! И всё это «Мир Божий» называется. Прости мя за сомнения… Но это ведь так!