Читаем Желтый дом. Том 1 полностью

В том-то и дело, говорит Поэт. Я берусь из того, что напечатано в Советском Союзе за один только год, собрать такую крамольную литературу, что разоблачения «тамиздата» будут выглядеть жалкими. Процесс саморазоблачения начался, и его теперь не остановишь. У нас можно напечатать в принципе любую крамолу, но при одном условии: чтобы она была не очень талантливо написана.

Идеи

Москва, конечно, унылый, серый, бездарный город. Но я люблю бродить по ее улицам. На архитектуру, исторические памятники и красоты природы мне наплевать. Дома, люди, машины, асфальт — вот моя природа и архитектурная красота. Брожу я обычно в одиночку. Думаю о чем-нибудь. О каких-нибудь пустяках.

— Все считают наше общество несокрушимым и неуязвимым, — думаю я. — А такое ли оно несокрушимое и неуязвимое на самом деле?

— Конечно нет, — говорю я сам себе в ответ. — Говорят, что слоны панически боятся мышей, а льва можно убить швейной иглой. Ткнуть в нерв, и готово.

— Верно. Но где этот уязвимый нерв нашего общества? И чем в него ткнуть?

— Банальная проблема. Нерв — руководители и их сытые приспешники. А иголка — террор. До тех пор, пока наши руководители и их холуи будут себя чувствовать в безопасности, ничто принципиально не изменится в нашей системе. Надо заставить их дрожать за свою шкуру. Божьего суда нет. Значит, надо изобрести человеческий.

— Попробуй доберись до них!

— Не надо преувеличивать. Добраться при желании можно до любого начальника, вплоть до самого Генсека. С умом, конечно. И с современной наукой и техникой. Химия, физика... Яды, бактерии, газы... Они используют эти средства давно. Так почему бы не обратить их против них самих? К тому же можно начать снизу — с Районного начальства. И затем постепенно подниматься до областного, городского, республиканского, центрального. Опыт будет накапливаться. И психологический эффект будет мощный: ждать будут, сволочи, когда дойдет до них черед.

— А зачем это тебе нужно? И что это даст?

— Хочу, чтобы и Им было плохо. Пусть поживут в страхе. Страх расплаты — единственное, что может сдержать людей.

— Но в наших условиях и террор должен быть хорош продуман и организован. В одиночку и на авось тут многого не добьешься.

— Конечно. Но сначала в людях надо разбудить интерес к этому делу. А для этого надо создать образец, достойный подражания. Кто-то должен положить этому начало.

— Что же, попробуй. У тебя для этого есть все данные Погибнешь, конечно. Но зато совершишь дело историческо го значения.

— А что тебе история?

— А что есть стоящего, кроме истории? Быть человеком значит творить историю.

— Не торопись только. Начало должно быть успешно. Плохое начало может скомпрометировать самую идею террора.

— Боюсь, что ты уже опоздал в таком случае. Помнишь историю со взрывом в метро? Эти идиоты не могли придумать ничего глупее.

— А если это провокация КГБ? Подстроили это дело, чтобы прижать диссидентов и скомпрометировать террор. В порядке профилактики, так сказать.

— Вряд ли так. Этот взрыв не имел широкого резонанса. Тут нужно что-нибудь очень эффективное, чтобы нельзя было замолчать. А КГБ на такую провокацию не способен.

— КГБ способен на все.

— Тем лучше. Значит, можно с ним сыграть. И почему ты думаешь, что КГБ не заинтересован в терроризме? Террор нашим властям тоже нужен.

— Да. Но террор неопасный и контролируемый. А такой, который думаю я, должен быть опасным и абсолютно не подконтрольным никому, кроме самих террористов.

Беседа с секретарем партбюро

Беседа с Секретарем была бестолковой, и воспроизвести ее невозможно. Но зато результативной. Я дал согласие на перевод в любой другой сектор, где ко мне будут относиться лучше, чем в этом «правофланговом соцсоревновании» за выполнение и перевыполнение. Секретарь спросил, не еврей ли я. Я сказал, что я — прямой потомок Юрия Долгорукого по матерной (как говорит кретин Барабанов) линии. Секретарь спросил, не евреи ли Смирнящев, Зайцев, Сазонов и Каплан. Я сказал, что без штанов их не видел. И вообще видеть не хочу. Зайцев, судя по фамилии, явный еврей. Секретарь сказал, что он тоже не любит этих «либералов». Я посоветовал Секретарю посмотреть личные дела упомянутых персон в отделе кадров. Он сказал, что смотрел. Но по анкетам они всегда русские, а глядишь — в Израиле антисоветской пропагандой занимаются. Я сказал, что Израиль — только предлог и способ. Он сказал, что все равно международный сионизм и утечка. От Секретаря я вышел как обосранный. Самое мерзкое, когда эти подонки почему-то видят в тебе единомышленника и начинают с тобой откровенничать. Что он во мне нашел такого, что дало ему основание видеть во мне своего? Ведь Смирнящев и Сазонов для него своее, чем я.

Послание на

И нерешенная одна

Осталась у меня задача:

Давно хочу послать всех на...

Подальше, говоря иначе.

И знаю, не отважусь я

На это мизерное дело.

Да и похабить всех и вся

Порядком, в общем, надоело.

И правил я таких держусь,

Формулировки упрощая:

Кого обидел — не сержусь,

Кому должон — тому прощаю.

И если на твоем пути

Я повстречаюсь ненароком,

Не надо страсти, пропусти,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мой генерал
Мой генерал

Молодая московская профессорша Марина приезжает на отдых в санаторий на Волге. Она мечтает о приключении, может, детективном, на худой конец, романтическом. И получает все в первый же лень в одном флаконе. Ветер унес ее шляпу на пруд, и, вытаскивая ее, Марина увидела в воде утопленника. Милиция сочла это несчастным случаем. Но Марина уверена – это убийство. Она заметила одну странную деталь… Но вот с кем поделиться? Она рассказывает свою тайну Федору Тучкову, которого поначалу сочла кретином, а уже на следующий день он стал ее напарником. Назревает курортный роман, чему она изо всех профессорских сил сопротивляется. Но тут гибнет еще один отдыхающий, который что-то знал об утопленнике. Марине ничего не остается, как опять довериться Тучкову, тем более что выяснилось: он – профессионал…

Альберт Анатольевич Лиханов , Григорий Яковлевич Бакланов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детективы / Детская литература / Проза для детей / Остросюжетные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза