Желтый караван

— Тебя, может, отвезти, куда? Ну?!

— Я здесь ехал… два раза. Вы уходите все!

— Ну? Мы же выйдем на следующей. Доедешь хоть?

— Следующая станция «Павелецкая»…

— Иветк!

— Уходите! Я еду до конца! — твердо сказал Лобов. — Я доеду!

— Да доедет! Пашка-то! — Это был другой голос. Квадратное лицо с голубыми глазками. Глазки проваливались внутрь глазниц и оттуда глядели злобно, как пауки из колодцев. Хромовая куртка.

— Вы его знаете?

— А как же! Пашка! Правда, Пашк? Загудел?

— Вы довезете его? Мне выходить. Я пойду?

— Иди, иди!

— Идите, — сказал Лобов, — я все сделаю сам. А вам опасно здесь.

Он в последний раз увидел ее лицо. Тревожный взгляд остался внутри вагона.

— Ты где приложился-то? Может, зайдем?

— Некуда.

— Тогда подвинься! — его сильно толкнули, и он ударился виском о стойку.

— Вы чего же делаете?! Хулиганы!

— Цыц, бабулька!

— Нет, — сказал Лобов, — это не хулиганы. Это мелкая провокация.

— Что сказал, вонючка?! — квадратное лицо приблизилось, и пауки всплыли и засверкали. — Нет чтобы бутылку поставить! Пятерик же должен, сука!

Второй (курчавый) присел перед Лобовым:

— Посмотри-ка у него за пазухой! Сиди!

— Хулиганы!

— Это провокация, я сейчас… — Лобов откинулся на спинку сиденья и достал трубу.

— Эй! Ты что?!

Лобов ударил трубой по паукам. Два раза. Квадратное лицо исчезло, курчавый полз к двери.

— Так их! Всем бы такие трубочки дать!

— Я никогда не бил человека, — сказал Лобов старухе, — но это не люди.

— Правильно!

Открылась мраморная пасть за распавшимися дверями, и те оба выпали из вагона.

Вагон пустел. Побежали уже почти пустые платформы. Происходившее уже было и повторялось.

— Следующая станция «Маяковская»!

Он сел в середине вагона.

— Следующая станция «Маяковская»!

Он сел в середине вагона.

— Следующая станция «Маяковская»…

Тот пиджак с поперечной складкой и та голова с черным локоном. Оба встали у двери. Их лица с провалами вместо глаз видны были в стекле. Они наблюдали не оборачиваясь.

Следующая станция «Речной вокзал».

Дальше, кажется, поезд не шел.

Здесь. Лобов встал, поднял трубу и пошел к ним. Он задел трубой поручень, и лязг покатился по вагону. «Пиджака» это спасло. Он выпрыгнул в раскрывшиеся двери, а «клок» проскочил под локтем у Лобова и побежал вдоль вагона, закрывая голову руками. Теперь «пиджак» был уже далеко на платформе. Мимо бледной, стоящей навытяжку дежурной Лобов прошел к следующему вагону, но он был пуст. Лобова взяли за локти, завернули руки, больно выдернули из ладони трубу.

— А я? Я при чем?!

— Я его не знаю! Я ехал!

— Гражданин! У вас есть с собой документы?

Лобов достал паспорт.

«Пиджак» и «клок» следили за его руками издали. Голова у «клока» уже вся стала темно-каштановая.

Стулья, стол, плакат.

Но это была не комната милиции.

— Можете убивать! — крикнул Лобов. — Я понял!

— Порядок, — кивнул милиционер, — мы тоже поняли. Сиди спокойно!

5

Лобов сел у стола. Розоволицый, седой человек привычным движением задрал ему рукав, замкнул на его руке манжетку тонометра, вставил себе в уши блестящие крючки слуховых трубок.

— Волнуетесь? — спросил он. — Что-то давление подскочило.

Лобов молчал. Это был «специалист», надевший белый халат и научившийся измерять давление. Люди, топавшие и смеявшиеся у Лобова за спиной, имитировали медицинский персонал. Шумела вода в ванной.

— Ну? Чего вы боитесь?

— А вы не знаете? — усмехнулся Лобов.

— Юнуши! — кивнула на него Нина Петровна. — Ведите вдвоем. Плохой.

— Откуда и что я могу знать? — розовый доктор вертел листок бумаги. — Вот тут пишут, что вы от кого-то убегали, влезли к соседям.

— И это уже известно?

— Соседи звонили в милицию. А когда насчет вас стали из метро выяснять, то уж и это узнали. От кого же вы прячетесь?

— Бросьте валять дурака! Вы такой же доктор, как я архиерей!

— Ты не похож на архиерея, Азазелло! — процитировал Булгакова Игорь Владимирович.

— Это я читал, читал, представьте! — обернулся к нему Лобов.

Боря, оценивший богатырские плечи Лобова, стоял у него за спиной.

— Я все понимаю! Так ясно я не понимал никогда!

— То есть все инсценировано? — спросил Николай Максимович. — Приемпокой? Мы, грешные? Переодеты? Вы все-таки расскажите тогда о своей высочайшей миссии. Что же надо натворить, чтобы поднять такие силы?

— То, что я натворил… вы знаете. Я натравил на себя кучку жуликов!

— Когда они стали вас преследовать?

— Мне надоело! Я устал! Делайте, что хотите! Следующая станция!

Николай Максимович между тем исписал уже пол-листа и отодвинул бумажки:

— Слушайте меня! Бывает. Бывает в особой ситуации, вот как у вас, судя по всему, бывает этакая парадоксальная реакция: все принимает особый смысл, значение, все кажется подстроенным, инсценированным, поддельным. Вся голова забита тревогой и страхом. Я не сомневаюсь, — тут Николай Максимович врал во спасение, — что ваши страхи имели какую-то почву. Но затем тревога оглушила вас, и то, что происходит с вами сейчас, — болезнь! Психическое заболевание…

Боря сел на диван, Игорь Владимирович развернул «Смену». Обычно Николай Максимович так долго не беседовал с больными.

В прихожей затопали.