Желтый караван

— Игорек — главный врач! — засмеялся Боря-Шекелет. — Ты скажи лучше, где мне вот такие стеклоочистители достать?

— Опять со своим драндулетом?

— А я читал, — с трудом перешел на другую тему Боря, — такой американцы пистолет сделали, выстреливает семьсот пуль в минуту!

— Это, Боря, извините, какой-то понос, а не пистолет. Его вместо циркулярной пилы хорошо, дорого только.

— А вот если этот ключ, гранник, порохом набить.

— Вероятно, Николай Максимович, — Игорь Владимирович вскинул ресницы, — проституция частично формируется из наших больных? Например, из нимфоманок?

— Очень может быть, — раздраженно отозвался Николай Максимович, розоволицый и ослепительно седой от потолочного плафона, — нужно все-таки иметь значительную степень эмоциональной тупости, чтобы в настоящих социальных условиях заниматься этим профессионально. Вы на каком курсе?

— На третьем же! — удивился Игорь Владимирович, которому его успехи в институте представлялись общеизвестными.

— Вот дотянете до психиатрии и многое начнете иначе воспринимать. Знание патологии мозга позволяет понять множество социального.

— Конечно, — рассуждала в предбаннике Тоня, шлепая стопками белья, — если бы жрать нечего, а то — с жиру на панель. Индивидуалы!

— Погоди! — Нина Петровна прислушалась. — На крыльце топчутся. Деушка с бантиками?

— Привет, привет! — вошла Алла Ибрагимовна, дежурный врач по больничным корпусам. — А я уже в ночной обход! Как дела-то? Работаете? Вкалываете? Треплетесь? Много насшибали? — Алла Ибрагимовна вертелась, сверкала серьгами, казалось, во все стороны торчат острый носик, красные ногти, топорщится крахмальный халат.

— Игорек, я угадала, — сказала Нина Петровна.

— Чего угадала?! Чего, Игорек! А чего все такие?! Этот читает, этот молчит? Устали?! Бедные! Давайте за вас приму кого? А мне бы посоветоваться с вами, Николай Максимыч!

— Выйти, что ли? — спросила Нина Петровна. — Небось большой секрет?

— От тебя, Нин?! Ты что?!

— Едва ли я вам чего насоветую.

Алла Ибрагимовна заглянула в записную книжку:

— Вот у вас два дня назад поступил такой Макаров! Есть?

— Есть. Он у Аронсона.

— Ну?! А вы вообще-то знаете, что он редчайший специалист?!

— Алмазы стругает, — сказал Игорь Владимирович.

— Ну?! Почти! Он продавец в магазине «Сантехника»! Ну?! Дошло?!

— Вы хотите установить на даче чешский унитаз?

— Ну?! Только не чешский, Игорек! Финский! Сам сиди на чешском! И «тюльпан»! И ванну, как у людей! Вы знаете, какая ванна у одной очень-очень известной певицы?! Сказать у кого?! Да вы чокнетесь! Я у нее была! Ну, она меня пригласила через одного писателя. У нее ванна в форме цветка!

— Бывает, — кивнул Игорь Владимирович, — у одной профессорши унитаз золотой. Я на нем сидел. Через одного с писателем.

— Ну?! Это же вещь! Приятно сесть! А ванна из небьющегося стекла. Лежишь и все видишь!

— Чего же видишь-то? — подняла голову Нина Петровна.

— Ну, кому есть, что показать! Представляете, Николай Максимыч: прозрачная ванна с французской водой, зеленая раковина, черный кафель! И живое тело!

— В чулках, — сказал Игорь Владимирович.

— Ну?! Все — фирма! В зале досточками обшито, камин с медным набором, одна певица подарила, люстра бронзовая, а на камине — череп!

— Чей? — оживился Боря.

— Человека!

— Все! Как в Гамбурге, — вздохнула Нина Петровна.

— А спальня! Кружева! Пух! Воздух! Я вас всех приглашаю! Все поехали на мою дачу! Поехали!

— Везут, — кивнул на окна Боря.

Урчал мотор под окнами. Хлопнула дверца.

— Как же мне этого Макарова к себе в отделение?! А?!

В прихожую ввалились. Затопали. В кабинет вошли трое: знакомый врач «скорой» — бородач; элегантный, в золотых очках санитар и широкоплечий, высокий, с напряженным взглядом. Больной был Николаю Максимовичу незнаком. Глаза дикие, но еще чистые. И молод и мимика не вычурная. Значит, «первичный»: заболел впервые в жизни. Все остро, все страшно…

Алла Ибрагимовна перехватила у бородача направление:

— Ну?! Да это же мне! Мне!

— Садитесь, юнуша, — Нина Петровна приняла бумаги.

Широкоплечий одет опрятно. Ненавидит, боится, ждет момента.

— Мне! Мне!

— Вам, вам, — Нина Петровна переписывала адрес из направления на обложку истории болезни, — юнуша ваш по району. Можете прямо с собой взять. Завернем. Николай Максимыч, тут прямое отношение к унитазам. Смотрите, где работает.

— Нин, получи, — бородач черкал пером, — мы его взяли из милиции. Проба пятьсот восемьдесят третья…

— Раздевайте же! Ко мне! Борьк, раздевай его! Ему повезло! К такой бабе идет!

4

Лобов любил вещи: чистил серебро окисью хрома, и оно начинало отражать нашу действительность идеально, смазывал облепиховым кремом кожу итальянских туфель, словно ухаживая за живым телом. Полировал сервант и зеркало, привычно подбирал соринки с пола и пылесосил диван и кресла через день. Расхаживал ежевечерне по балкону, протирая тряпкой перила и капая грязной водой на соседей.