«Буратино», сжавшийся на своем стуле, вдруг завращал глазами, крикнул и стремительно прыгнул на Ивана, выбросив вперед ногу. Иван поймал его за щиколотку, подтянул другой рукой стул, посадил и прикрутил «Буратино» второй лямкой, бурча:
— Карате, джиу-джиу, едрена-вошь! Может, еще эта… кэмпю? Макар Макарович, а я две вязки только взял. Еще, что ли, будут? А этих в машину снести?
Макар Макарович поднял Лелю с пола.
— Здорово он вас?
— Нет. Ничего.
«Буратино», рыча и отплевываясь, вместе со стулом поскакал к двери.
— Во дает! — удивился Иван. Он поймал стул с «Буратино», отнес к столу и остатками лямки прикрутил стул к ножке стола: — Ну-ка, пробуй!
«Буратино» дернулся, но стол не шелохнулся.
— Ну все наконец? — спросил Макар Макарович. — Все успокоились? Можно поговорить, как вы там говорите? Как культурные люди? Или как вы: по-мужски? Я тут не совсем понял ситуацию.
Иван сел за стол, промокая платком рваную царапину на щеке (от ногтей Тишкина):
— Чего пьют-то! Во, баре!
— Теперь в бедро, — Леля потирала ногу, — а мне послезавтра работать.
— Ты! Стерва! — Тишкин подпрыгивал со стулом. — Ты написала фальшивое письмо! Ты довела меня до сумасшествия! Тебе в балете не работать!
— Ей в балете только и работать, — не согласился Макар Макарович, — я такой фигуры в жизни не видал. Извините.
— За это? Ну что вы?
— Я тебя посажу! Стерва!
— Макар Макарович, — Иван встал, — может, мне все ж снести его в машину? А то у него голос какой-то дикой, прям в ушах режет.
— Письмо-то поддельное! — крикнул «Буратино». — Оно здесь, в мусоре!
— Привет! — поморщился Иван. — Теперь и этот заорал.
— Это не мусор! — вскинулся Тишкин. — Я наживал это десять лет! А эта думает — ей! Врешь!
— Мне? — Леля рассмеялась. — Нет уж! Спасибо! Кстати, вашу машину я разбила. Тут, недалеко. Это, правда, мое дело, вы ж ее на меня переписали?
— Ну, девушка! — Иван развел руками. — Теперь у лысого припадок будет. Вон пена на губах. Потом отхаживай. В реанимации. Нам еще, может, с ним работать.
— Предположим, что это фальшивое письмо будет сейчас найдено, — зловещим тоном начал «Буратино», — тогда для некоторых здесь будет…
— Будет найдено! — сказал кто-то из спальни. — Сейчас найду!
В гостиную вошел Ржевский.
— Христос воскрес! — сказал «Буратино».
В дальнейшем он уже ничего не говорил. Во всяком случае, ничего членораздельного.
— Вам надо зашить губу, — сказал Макар Макарович, — тут три шва.
— Сергей Николаевич! — Леля сцепила пальцы. Пальцы сплелись в узел, и не было рядом дружеского собачьего носа, чтобы разорвать этот узел.
— Сейчас… — Ржевский нагнулся у стола, — а то не успею… я, правда, с того света… только у призраков так голова не болит.
Он извлек из-под стола голубой листочек.
— Фальшивка! — заорал Тишкин.
— Нет. Возьмите, это вам, — Ржевский положил листок на сплетенные пальцы, и они разжались.
— «Скорую»? — спросил Иван.
— Давай! — Макар Макарович уложил Ржевского на диван.
Леля подбежала к нему.
— Тут гости, — сказал Иван из прихожей.
В дверях стоял белобрысый, с аккуратным личиком гражданин в мокром плаще и с портфелем:
— Я из Шауляя. У меня был ваш адрес. Я прошу меня извинить. Зовут меня Юстас.
— Вызвал, — вернулся в гостиную Иван. — Они говорят, что по этому адресу уже одна выехала.
— У вас очень мило, — продолжал Юстас, — но я не надолго.
— Я могу вон шторы порвать, будут еще вязки, — сказал Иван.
— Нет-нет! — махнул на него Макар Макарович. — Этот вроде здоровый. И не бандит. Вполне приличный гражданин, мне кажется.
— Спасибо. Я не буду раздеваться? Я вижу, здесь не все раздеты и обстановка рабочая. Это вы, — Юстас обратился к «Буратино», — вероятно, тот очень суетливый человек, который похож на Буратино? Правильно, сын говорил мне, что вы не отличаетесь вежливостью. Ну так вот. Я еще раз приношу извинения. Произошло неприятное надоразумение. Дело в том, что я и мои ближайшие родственники заняты в янтарном деле. Мы мастера. Но до последнего времени, до появления Закона об индивидуальной трудовой деятельности, у нас могли произойти некоторые недоразумения. Сейчас же все очень прекрасно. Все прекрасно, но я вижу, что вы все здесь заняты какой-то очень серьезной беседой, и я буду краток. Но я вынужден пройти к столу и потревожить вас.
Юстас подошел, расстегнул портфель и из пластикового мешочка высыпал на стол десятка два янтарных фигурок. Это были или недоделанные слоны, или больные мамонты с седоками.
— Это делал мой сын. Я говорил ему, что таких слонов не бывает, что лучше делать что-нибудь по нашим литовским мотивам. Но его можно извинить. Ему десять лет. Он еще не очень научился. А когда он утопил свой велосипед, он пошел на рынок и продал свои изделия, кажется, семь таких слонов, вам, да? Связанный гражданин у стола? Вы дали ему ваш адрес или вашего друга, я не знаю, и велели сыну, в случае если он найдет в раскопках археологов еще таких слонов, сообщить сюда вам. Но слонов не в раскопках, а у себя на кухне нашел я. Я не знаю, может быть, и такие слоны кому-то могут понравиться, но я наказал сына за спекуляцию и вынужден вернуть вам деньги.