Жемчужный узел

Так, то ли споря, то ли воркуя, они вместе вышли из прихожей, оставив Лизавету позади и в лёгком недоумении. Право слово, отец вёл себя очень странно! Мачеха же была в своём репертуаре — Лизавета порой даже задумывалась, так ли уж она любит отца. Или, может, любила когда-то, но чувства с годами угасли и любовь сменилась терпением?

Вздохнув, она направилась вслед за родителями. Те нашлись в гостиной: отец сел в любимое кресло, мачеха — прямо напротив. На столике между ними уже дымился изящный чайник, а рядом стояли две кружки, будто бы намекая — Лизавете здесь было не место.

— Дорогая, прости, но не могла бы ты дать нам с мамой минутку? — заметив её краем глаза, отец повернулся, посмотрел извиняющимся взглядом. — Есть новости, которые я бы хотел обсудить только с ней.

— Да, конечно, — чувствуя себя ещё более растерянной, Лизавета отступила.

Не так уж часто родители просили оставить их, чтобы посекретничать. Порой ей вообще казалось, что у мачехи с отцом не осталось никаких тайн — такой простой, безыскусной была их жизнь. Мачеха целые дни проводила за чаепитиями и тем, что называла обсуждением новостей. Отец жил работой: если не ездил куда-то с товаром, то запирался в конторе с бумагами о купле, продаже и займах.

Конечно, у обоих были постыдные увлечения — мачеха не гнушалась провести вечерок за бульварным романом, отец порой прикладывался к бутылке, но всё это казалось сущими мелочами. И вот, нате вам, появились какие-то секреты!

Лизавета, поражённая и, признаться, слегка возмущённая, позабыла об оставленном ужине. Она ушла наверх и вот уже несколько минут то ходила из одного угла своей комнаты в другой, то растерянно топталась на месте. Она мучилась непониманием, ожиданием и смутной надеждой на то, что в итоге ей расскажут о предмете тайного разговора. Хотя, может, лучше бы не рассказывали, чтобы их жизнь по-прежнему виделась такой же простой.

Растерянная пуще прежнего, Лизавета беспомощно села на кровать. Потом подскочила, зажгла стоявшие то тут, то там свечи. Комната наполнилась тусклым, неровным светом, от которого сомнения и подозрения Лизаветы только усилились.

— Нет, ну что может случиться! — забормотала она себе под нос. — Папенька ездил в деревню, отвозил товары… может, его ограбили? Да нет, он выглядел целым и невредимым. А может, обманул кто? Сунул фальшивую монетку, а папенька сразу и не понял… Хотя он столько уже в этом деле, наверняка его непросто обмануть. Но если рассчитались не деньгами, а драгоценностями? Впрочем, откуда драгоценности у деревенских…

Идеи кружили в её голове, словно рой пчёл, и скорее раздражали своим гудением, чем успокаивали. Надеясь утихомирить мысли, Лизавета подошла к окну, отворила створку. Снаружи пахнуло тяжёлым, влажным, чуть сладковатым воздухом — собирался дождь.

Подумалось: может, позвать Настасью, поделиться переживаниями? Лизавета так и сделала, но заговорить о своих сомненьях в отце не смогла даже с верной служанкой. Та чувствовала, что дело неладно, пыталась расспрашивать, но, столкнувшись с тщетностью своих попыток, умолкла. Лизавета снова осталась одна — в темноте и расстроенных чувствах, безо всяких мыслей о сне.

Даже лёжа в постели, она ждала, что вот сейчас раздастся стук, дверь откроется, отец сядет на край кровати и всё объяснит. Но этого так и не произошло.

02

Наутро Лизавета сразу же поняла: что-то не так. Достаточно было зайти в обеденную, где в полной тишине сидели родители, разделённые дубовым столом.

Обычно за завтраком они пускай неловко, но разговаривали. Мачеха рассказывала, кому из знакомых сегодня нанесёт визит; отец согласно мычал, методично пережёвывая кашу. Иногда они менялись — тогда отец с энтузиазмом планировал грядущий день, глубоко вдаваясь в дела, а мачеха натянуто улыбалась, безуспешно пытаясь притвориться, что ей это интересно. Тем не менее, в обеденной никогда не повисало тягостное молчание: кое-как, не всегда удачно, но семья уживалась друг с другом.

Однако сейчас над столом звенела натянутой струной тишина. Отец с мачехой не смотрели друг на друга: он делал вид, будто изучает новостной листок, она с нарочитым аппетитом стучала вилкой по дну почти опустевшей тарелки. Размеренный стук действовал на нервы — Лизавета пробыла в комнате меньше минуты, а у неё уже настойчиво заныло в висках.

— Доброе утро, — в полной мере ощущая неуместность этих слов, всё же промолвила она.

Мачеха что-то невнятно пробормотала. Отец с шумом вздохнул — на мгновение Лизавете показалось, что он ничего не ответит. Но нет: газета всё-таки была сложена, и в Лизавету вперился внимательный и усталый взгляд.

— Присядь, — проговорил отец голосом, не сулящим ничего доброго.

Не послушаться было нельзя. Медленно ступая к своему месту за столом, Лизавета вспомнила все те ужасы, что прошлым вечером лезли в её впечатлительную головку: и про грабёж, и про разорение, и про необходимость в скором замужестве. При мысли о последнем сердце ёкнуло особенно болезненно — это была единственная придуманная Лизаветой причина, по которой отец желал бы поговорить именно с ней.