Жемчужный узел

Неожиданно громкий крик заставил умолкнуть даже её подруг. Все взоры обратились к дальнему углу магазина, где стояла совсем юная девушка — наверное, лет шестнадцати. Именно она сейчас, вскинув подбородок, распинала собственную мать:

— Только и говоришь, что о том, как мне нужно себя вести, что делать, что говорить, что думать, боже ж ты мой! — она аж ножкою топнула. — Надоело, надоело пуще пареной репы! Надоело наряжаться как все, надоело думать о других, надоело желать только замужества — да не хочу я замуж-то выходить! Я стихи писать хочу, я в столицу хочу, в поэтический клуб!..

Звук пощёчины — смачный, резкий — заставил Лизавету вздрогнуть. Мать девушки, в которой она с запозданием признала юную Софью Смирнову, тоже из купеческих отпрысков, склонилась и что-то прошипела на ухо дочери. А затем схватила её за руку и вытащила из салона, да так резво, что едва не столкнулась с разинувшей рот Наденькой — той пришлось отшатнуться.

— Да что ж это такое, — пробормотала Румянцева так тихо, что услышала лишь Лизавета. — Дорогие гостьи, прошу простить за сей прискорбнейший инцидент! Надеюсь, он не сильно растревожил вас. А чтобы хоть немного скомпенсировать вам пренеприятнейшее зрелище, прошу вас — выберите для себя и своих дочерей любую ленту для волос, какая вам только понравится.

Это сработало. Покупательницы единой волной хлынули к прилавку с лентами, перешёптываясь и переговариваясь. Модистка тяжело вздохнула, откидывая выбившуюся из причёски прядь со лба, и поймала взгляд Лизаветы:

— Вы тоже можете выбрать.

— Зачем? Ведь это была не ваша вина?

Сударыня Румянцева промолчала. Лизавета уже решила, что та не ответит — но модистка повернула голову, поглядела на то место, где совсем недавно стояла скандальная барышня, и тяжело уронила:

— Отчасти, может быть, и моя.

Что она имела в виду, Лизавета побоялась уточнять.

Почему-то словами модистки Лизавета не поделилась ни с подругами, которые потом ещё полдня обсуждали случившееся, ни с мачехой, скупо приветствовавшей её тем же вечером. Последняя, впрочем, и не настаивала — так повелось, что она мало интересовалась судьбой своей падчерицы. После всех прочитанных в детстве сказок о злобных мачехах Лизавета была этому только рада.

Свободная от ненужных разговоров, по приезде домой она сразу направилась в свои комнаты. Едва дверь за спиной закрылась, Лизавета стянула с головы капор, а с пальцев — перчатки, и небрежно бросила их на край кровати. Помедлив, сама же упала рядом и уставилась в потолок. Некрасивая сцена в салоне вновь предстала перед её внутренним взором. Но на этот раз, к сожалению, в сердце Лизаветы примешивалось лёгкое раздражение:

«Ну зачем было устраивать всё это в таком месте?! — подумала она, недовольно насупившись. — Всё равно, что выносить сор из избы. Так… неприлично. Да ещё и по такому поводу».

Каждой девушке, равно как и каждому молодому человеку, родители указывали, как жить. Возмущаться из-за подобного было сродни попытке возмущаться голубому небу: глупо, по-детски. Кричать в салоне тоже казалось детской выходкой, простительной лишь до определённого возраста. Не удивительно, что господарыня Смирнова не сдержалась, отвесила дочери пощёчину — такое унижение для них обеих! А началось-то, поди, из-за ерунды: девице не понравился совет матери по поводу платья, фасона или чего-то ещё. И надо же, такой скандал!..

— Сударыня, ужели вам не здоровится?!

Увлечённая своими мыслями, Лизавета и не заметила, как открылась дверь. Настасья, верно, долго и без толку стучала, раз решилась заглянуть внутрь без разрешения. Несмотря на то, что они росли вместе с малых лет, обычно служанка себе такого не позволяла.

— Нет, — медленно, будто бы сонно покачала головой Лизавета, приподнимаясь на локтях, чтобы видеть верную горничную и столь же верную подругу. — Устала маленько.

— Немудрено-с! — поняв по поведению Лизаветы, что той приятны её общество и беседа, Настасья шагнула в комнату и аккуратно притворила за собой дверь. — Вас, почитай, весь день не было.

— Мы с сёстрами Соловьёвыми несколько увлеклись, — Лизавета лукаво улыбнулась.

— И чем же? — послушно подыграла ей служанка.

Ей одной Лизавета могла рассказать обо всём, не боясь осуждения и пересудов. Она и рассказала — о том самом инциденте, о странных словах модистки и о том, что никак не может выкинуть случившееся из головы. Настасья внимательно слушала, кивала, в нужных местах — удивлённо качала головой.

— Надо же, — проговорила задумчиво, когда Лизавета кончила. — Я, конечно, слышала, что младшая Смирнова страдает от нервов, но чтобы так…

— Слышала? — Лизавета, уже давно севшая на кровати, вскинула брови.

— Да. Уж простите, сударыня, я сама сплетни не жалую — а всё ж с прислугой из прочих домов знаюсь и молчать их заставить не могу. Вот и долетают иногда разговоры всякие…

— И что ж говорят?