Жена

"So there will again be tears, outcries, curses, packing up, going abroad, then the continual sickly fear that she will disgrace me with some coxcomb out there, Italian or Russian, refusing a passport, letters, utter loneliness, missing her, and in five years old age, grey hairs." I walked about, imagining what was really impossible -- her, grown handsomer, stouter, embracing a man I did not know. By now convinced that that would certainly happen, "'Why," I asked myself, "Why, in one of our long past quarrels, had not I given her a divorce, or why had she not at that time left me altogether?	Значит, опять пойдут слезы, крики, проклятия, чемоданы, заграница, потом постоянный болезненный страх, что она там, за границей, с каким-нибудь франтом, италианцем или русским, надругается надо мной, опять отказ в паспорте, письма, круглое одиночество, скука по ней, а через пять лет старость, седые волосы... Я ходил и воображал то, чего не может быть, как она, красивая, пополневшая, обнимается с мужчиною, которого я не знаю... Уже уверенный, что это непременно произойдет, отчего, - спрашивал я себя в отчаянии, - отчего в одну из прошлых давнишних ссор я не дал ей развода или отчего она в ту пору не ушла от меня совсем, навсегда?
I should not have had this yearning for her now, this hatred, this anxiety; and I should have lived out my life quietly, working and not worrying about anything."	Теперь бы не было этой тоски по ней, ненависти, тревоги, и я доживал бы свой век покойно, работая, ни о чем не думая...
A carriage with two lamps drove into the yard, then a big sledge with three horses.	Во двор въехала карета с двумя фонарями, потом широкие сани тройкой.
My wife was evidently having a party.	У жены, очевидно, был вечер.
Till midnight everything was quiet downstairs and I heard nothing, but at midnight there was a sound of moving chairs and a clatter of crockery.	До полуночи внизу было тихо, и я ничего не слышал, но в полночь задвигали стульями, застучали посудой.
So there was supper.	Значит, ужин.
Then the chairs moved again, and through the floor I heard a noise; they seemed to be shouting hurrah.	Потом опять задвигали стульями, и мне из-под пола послышался шум; кричали, кажется, ура.
Marya Gerasimovna was already asleep and I was quite alone in the whole upper storey; the portraits of my forefathers, cruel, insignificant people, looked at me from the walls of the drawing-room, and the reflection of my lamp in the window winked unpleasantly.	Марья Г ерасимовна уже спала, и во всем верхнем этаже был только я один; в гостиной глядели на меня со стен портреты моих предков, людей ничтожных и жестоких, а в кабинете неприятно подмигивало отражение моей лампы в окне.
And with a feeling of jealousy and envy for what was going on downstairs, I listened and thought:	И с завистливым, ревнивым чувством к тому, что происходило внизу, я прислушивался и думал:
"I am master here; if I like, I can in a moment turn out all that fine crew."	"Хозяин тут я; если захочу, то в одну минуту могу разогнать всю эту почтенную компанию".
But I knew that all that was nonsense, that I could not turn out any one, and the word "master" had no meaning.	Но я знал, что это вздор, никого разогнать нельзя и слово "хозяин" ничего не значит.
One may think oneself master, married, rich, a kammer-junker, as much as one likes, and at the same time not know what it means.	Можно сколько угодно считать себя хозяином, женатым, богатым, камер-юнкером, и в то же время не знать, что это значит.
After supper some one downstairs began singing in a tenor voice.	После ужина кто-то внизу запел тенором.
"Why, nothing special has happened," I tried to persuade myself. "Why am I so upset?	"Ведь ничего же не случилось особенного! -убеждал я себя. - Что же я так волнуюсь?