Жена чайного плантатора

– Может, ты и прав, хотя я думаю, он прекрасно понимает, что его подружка по играм на самом деле – его сестра. – Она помолчала. – А как ты поступишь с Верити?

– Гвен, а как, по-твоему, лучше поступить? Мне стыдно за нее, но я не могу совсем отвернуться от сестры. Боюсь, у нее серьезные внутренние проблемы. – (Гвен покачала головой, ей было почти жаль свою золовку.) – Мы можем вернуться в Англию, если хочешь, – сказал Лоуренс. – Несколько лет у нас еще есть, но, думаю, когда Цейлон получит независимость, другого выбора не останется.

Гвен посмотрела на него и улыбнулась:

– Помнится, я говорила: если твое сердце принадлежит плантации, то и мое тоже. Цейлон все еще наш дом. Может, нам удастся что-то здесь улучшить. Давай останемся, пока нас не вынудят уехать.

– Я сделаю все, что смогу, лишь бы загладить прошлое. Все прошлое.

– Давай проложим хорошую дорожку к их могилам и расчистим вид на озеро оттуда. – (Лоуренс кивнул.) – Можно посадить цветы, – добавила Гвен, давясь слезами. – Оранжевые бархатцы.

Он взял ее за руку. Она прильнула к мужу и посмотрела сквозь окно на озеро, там собирались водяные птицы – цапли, ибисы, аисты.

– В бумагах моей матери я нашел еще одну вещь, о которой не знал.

– О?

– Мать Навины и моя бабка были кузинами.

Гвен была потрясена.

– А Навина знает?

– Я так не думаю. – (Они немного посидели молча.) – Ей хорошо жилось здесь, – сказал Лоуренс.

– Да.

– Но мне больно оттого, что у меня было так мало времени с Лиони и я не имел шанса полюбить ее.

Гвен сделала глубокий вдох:

– Прости.

– Я тебя не виню. По крайней мере, она была счастлива в то время, что провела здесь.

– Все могло быть гораздо лучше.

Лоуренс уставился в пол и снова заговорил приглушенным голосом:

– Есть еще кое-что, и я не знаю, сможешь ли ты простить меня за то, что я не сказал тебе этого раньше. – (Гвен закрыла глаза. Что еще может быть?) – Мне было стыдно. И теперь я ужасно сожалею. Это касается Кэролайн.

Глаза Гвен распахнулись.

– Да?

– И Томаса. – Лоуренс замолчал, и Гвен заметила, что у него на шее пульсирует жилка. – Понимаешь, сын Кэролайн, мой сын… Томас. Он тоже был цветной. – (Гвен ахнула и прикрыла ладонью рот.) – Прости, что не сказал тебе. Думаю, именно это довело Кэролайн до края. Она была такой красивой и чувствительной женщиной. Я бы сделал для нее что угодно, но эмоционально она была очень хрупкой. Вскоре после рождения Томаса она стала много плакать и иногда испытывала панические атаки. Это приводило ее в болезненное состояние. Я сидел с ней ночи напролет, пытался как-то успокоить… но ничего не получалось. Что бы я ни делал, все было напрасно. Гвен, видела бы ты ее загнанный взгляд. У меня надрывалось сердце.

– Она говорила с тобой?

– Нет, хотя я пытался пробиться к ней. Помимо родных, о Томасе знали только Партридж и Навина. Мы не показывали его другим слугам, хотя Макгрегор, конечно, все узнал, когда достал Томаса из воды. Верити была дома. На каникулах.

Гвен слегка отстранилась от него и покачала головой:

– Верити знала?

– Это ужасно на нее подействовало.

– И многое объясняет.

Лоуренс кивнул:

– Вероятно, поэтому я всегда относился к ней так снисходительно.

– Почему Навина мне не сказала?

– Я умолял ее никогда не говорить об этом.

– Но именно она предложила мне отдать Лиони в деревню.

– Она видела, что случилось с Кэролайн. Наверное, она очень не хотела, чтобы ты пошла по тому же пути. – Он помолчал и ненадолго прикрыл глаза, прежде чем продолжить. – Боюсь, это еще не все, за что меня можно винить.

– Это не твоя вина.

– Моя, – покачал он головой. – Когда я увидел Томаса, то почувствовал себя обманутым и обвинил Кэролайн в связи с Сави Равасингхе, он ведь писал ее портрет. Она все отрицала, но я не поверил ей. – (Гвен крепко сжала губы и зажмурилась от ужаса.) – Клянусь тебе, я все равно любил ее и изо всех сил старался ей помочь!

Гвен открыла глаза и пристально вгляделась в его лицо:

– Боже мой, Лоуренс, ты наверняка мог сделать больше!

– Я пытался, честно, пытался. Но она совершенно перестала следить за собой. Я помогал ей мыться, одеваться, даже кормить ребенка. Я делал все, что только мог придумать, лишь бы вывести ее из мрака, и полагал, что мне это удалось, потому что незадолго перед смертью она как будто оправилась настолько, что я решился оставить ее на целый день… – Наступила пауза, Лоуренс быстро сглотнул. – Но я ошибся… это был тот день, когда она лишила себя жизни. Страшно то, что даже после ее смерти я не верил, что она мне не изменяла. А ведь если бы я поверил ей, это могло бы спасти ее.

Гвен вдруг поняла, о чем он говорит.

– Ты считаешь, она убила себя из-за тебя?

Он кивнул, сморщился и смахнул с глаз набежавшие слезы:

– Она все время говорила правду, хотя я понял это только после того, как послал за бумагами своей матери и узнал о Сумине. Я хотел поговорить с тобой, рассказать все о Кэролайн и Томасе… но чувствовал себя так, будто это я сам отвел их к водопаду и столкнул вниз. Я не мог говорить об этом с тобой.