Жена чайного плантатора

Вскоре после инцидента у водопада Лоуренс захотел объяснить ей, как он узнал. Что-то обнаружилось в семейном архиве, сказал он, как и предполагала Фрэн, но Гвен была тогда так расстроена ухудшением состояния Лиони, что не могла углубляться в детали.

– Позже, – сказала она, – ты расскажешь мне все это позже, – разразилась слезами и выбежала из комнаты.

В тот момент она не могла обсуждать, почему отдала свою дочь чужим людям, слишком сильна была боль.

Теперь, не способная ни говорить, ни пить, ни есть, она больше всего сожалела о том, что слишком поздно поняла, как сильно любила Лиони. Больше она никогда ее не увидит, не погладит по волосам, не услышит ее голоса и не сможет восполнить того, что не успела ей дать. Это было самое худшее. Боль от утраты дочери не уменьшалась. Ей предстояло жить после смерти своего ребенка, это казалось физически невозможным. Ужасную шутку сыграл с ней безразличный мир.

Навина положила одетую в длинное белое платье Лиони в детской. Гвен стояла чуть в стороне и в немом отупении смотрела на девочку. Несколько слуг пришли положить цветы вокруг Лиони. Даже Макгрегор появился. Когда он вошел в комнату, горло Гвен сжалось. Она взглянула на него еще до того, как он посмотрел на Лиони, и увидела, что он очень бледен. Гвен сглотнула вставший в горле ком и подошла к постели. Макгрегор посмотрел на нее и протянул ей руку, в глазах его застыла боль. Гвен никогда еще не видела его таким и подумала, не вспоминает ли он тот день, когда хоронили Томаса.

Наконец все ушли, и Гвен, оставшись одна, прикоснулась к щеке дочери, холодной и такой бледной, какой она никогда не была при жизни. В тот момент Гвен благословляла свою душевную боль. Это было справедливое наказание. Она поцеловала Лиони в лоб, в последний раз погладила ее по волосам, после чего отвернулась и вышла, едва дыша.

Хью ничего не сказали. Лоуренс решил, что для него лучше остаться в пансионе на несколько недель, пусть узнает об всем, когда приедет домой на каникулы. Так что, когда на следующий день хоронили Лиони, Хью не было.

Идя по расчищенной садовником дорожке к месту, где была могила Томаса, Гвен ничего не чувствовала, но едва не упала в обморок при виде глубокой прямоугольной ямы, ожидавшей, когда в нее опустят гроб с телом Лиони. Навина шла рядом с Гвен, обняв ее рукой за талию, поддерживая, как ребенка. Не в силах устоять на ногах, Гвен чувствовала себя старухой. Лицо Навины почти ничего не выражало. Интересно, о чем сейчас думает айя? – размышляла Гвен. В голове у нее промелькнула мысль, что слуги приучились не выказывать своих чувств.

Когда гроб опустили в могилу, Гвен пришлось бороться с желанием прыгнуть в яму следом за ним. Вместо этого она опустилась на колени и бросила вниз букет белых маргариток, который глухо стукнулся о крышку гроба. Она посмотрела вверх с почти невыносимым ощущением безнадежности и услышала за спиной плеск волн озера. Вот что припас для нее мир. Воду Лиони.

– Пожалуй, я пойду поплаваю, – произнесла Гвен, когда Лоуренс помог ей встать.

Он поговорил с Навиной, потом пошел вместе с Гвен в ее комнату, где стоял молча и смотрел, как она переодевается в купальник. Она с трудом снимала с себя плохо сидящее черное платье. Лоуренс не предлагал ей помощь и был прав. Гвен все равно не позволила бы. Похоже, он понимал, что она должна все делать сама, чтобы не разучиться совершать простейшие действия. Когда она была готова, Лоуренс пошел в свою комнату, переоделся и вернулся за женой.

Вода показалась ей холодной.

– Ты согреешься, когда поплывешь, – сказал Лоуренс. – Махнем до острова?

Гвен зашла глубже и пустилась вплавь, чувствуя, что готова плыть и плыть, никогда не останавливаясь. На середине озера Лоуренс предложил ей отдохнуть на острове. Гвен согласилась, но, когда они выбрались из воды на берег, оказалось, что торчать на ветру слишком холодно. Она посмотрела на их дом, который так любила, но где столько страдала, мучимая страхами.

– Давай поплывем к лодочному сараю, – предложил Лоуренс, вторгаясь в ее мысли. – Когда ты заговорила о купании, я попросил Навину приготовить полотенца, разжечь там камин и принести термос с чаем.

Гвен кивнула и поплыла назад уже не так быстро, силы ее истощались. Когда Лоуренс помогал ей выйти из воды и подняться по ступенькам к двери маленького домика, ноги у нее подкашивались.

Дрова только занимались в камине. Гвен села на пол у огня, прижала колени к груди и протянула ладони к теплу. Лоуренс завернул ее в большое махровое полотенце, а другим стал вытирать ей волосы. Она прислонилась к нему, и наконец из глаз ее полились слезы. Гвен прижалась к груди мужа, ощутила биение его сердца и зашмыгала носом. Она плакала об ушедшей из жизни Лиони и о том, что Лоуренс так и не успел признать по-настоящему свою дочь. Гвен плакала о том, что жизнь может дарить невероятную радость и наносить такие жестокие удары, которые, кажется, невозможно стерпеть.