Жених панны Дануси

Помидорчик вернулся из корчмы и увидел на столе пустую шкатулку, где Анастасия хранила остатки приданого — горстку серебряных рублей, два золотых кольца и золотые монисты. При кратком обзоре выяснилось, что исчезли и припрятанные в копилке деньги. На испуганный рев Помидорчика пришла соседка и сообщила, что Наста-Клецка подалась в святые сестры к бородатому пророку. Все попытки Петра вернуть жену к семейному очагу или хотя бы переговорить с ней разбиваются о железную стену духовной общности бородача, хромого и белых платков.

— Слушай, друг, копейку дам, сходи в тот проклятый дом, приведи ты мою глупую женщину с деньгами назад!

Через полчаса шлопак Мамонька с Помидорчиковой еще не заработанной копейкой в кармане стоял перед добротным домом пани Крыси, почтенной ветеринарской вдовы. Сквозь закрытые окна слышалось аллилуйя. Шлопак вежливо постучался. Аллилуйя не смолкло, но скрипнула дверь, и Мамонька увидел бородатого мага, который в прошлом году на ярмарке нанимал его сидеть в восковой фигуре и дергать за ниточки, чтобы фигура могла шевелиться. Маг платил Мамоньке пять копеек в день и строго заповедал хранить тайну живой фигуры. А шлопаку что? Раз сказано — он так и сделает.

— Добрый день, господин маг! — от искренней улыбки Мамоньки бородача аж передернуло. — А я вот поручение имею...

В доме тети Крыси горели свечи. Восемь женщин, среди них хозяйка со строго поджатые губами и дородная Помидорчикова Анастасия, сидели на лавках вдоль стены и сверлили глазами шлопака. Плотно повязанные белые платки напоминали не столько о монастыре, сколько о больнице. Старик угрожающе расхаживал за спиной гостя, и его хромая нога придавала шагам ритм похоронного марша. Бородатый пророк, известный Мамоньке под именем Мага, возвышался перед щуплой фигурой шлопака как Самсон перед филистимлянами.

— Раба божья Наста выбрала себе праведный путь! — басил пророк. — Никакие земные грешные заботы не могут совратить ее! Аки Господь наш и апостолы Его, должны мы оставлять ближних наших из любви к ним же и идти по заблудшему миру со Словом Божиим...

Мамонька согласно кивал головой. Красиво говорил господин Маг, громко! Но долго...

— Извините, может, мы с пани Анастасией уже пойдем?

Белые платки злобно зашипели, бородач покраснел. А шлопак вежливо продолжал:

— И монисто свое, пани Анастасия, не забудьте... Пан Петро просил... И деньги...

Громкие обвинения тети Насты в адрес нечестивого мужа слились с возмущением всех присутствующих.

— Это сейчас божеские деньги! — горланил бородач.— Грешник Петр должен был не требовать их назад, а продать все, что имеет, и пожертвовать! Каждый, кто принесет сюда все свои деньги, спасется! Только пожертвованием денег можно добыть место в царстве небесном. А я — посредник в этом деле. Так и скажи всем, бродяга.

Шлопак невольно заволновался. Бородач говорил громко и доходчиво, но что-то не то. В шлопаковом издании Священного Писания не было такого вывода о деньгах... О любви к ближнему — было... О том, что не укради, — было. Не пожелай жены ближнего своего, имущества и так далее... Мамонька честно об этом и рассказал. Со священниками, школярами и другими осведомленными людьми пророк и не собирался дискутировать, но ведь здесь – какой-то недомерок... Громогласные аргументы пророка отлетали от маленькой фигуры шлопака, как дождевые капли от зеленых листьев скромного крыжовника. Понемногу визгливые голоса женщин в белых платках и хромого помощника пророка стихли, слышен только был яростный рев бородача да вежливый тонкий голос гостя.

— Но ведь он правду говорит, — наконец сказала старшая из женщин, в прошлой светской жизни — торговка зеленью. — Что это за святость, если к пальцам деньги прилипают? Разве Христос с апостолами деньги собирали?

Бородатый пророк почувствовал, что теряет власть над своими кроткими овечками, и возвысил голос. Бедный Мамонька всегда страдал, когда кто-то при нем сердился, злился, ругался. А тут он сам — причина ругани! Но бородач явно говорил что-то вопреки заветной серой книжечке из шлопаковой сумы, каждое слово которой — книжечки, а не сумы, конечно, — запечатлелось на шлопаковом сердце, как десять заповедей на Моисеевых скрижалях. Кстати, еврейский Моисей тоже не был разговорчивым, попросту — так сказали бы, что у него каша во рту... Но не может земля быть без пророка! И город Б* не мог. Тонкий голос Мамоньки возвысился до вершины горы Синай... Конечно, в окрестностях города Б* не имелось горы Синай, но если бы была — там Мамоньковы речи непременно услышали бы!

И сняли просветленные женщины свои белые платки, и высказали бородатому вождю, что у каждой накопилось на него за дни скитаний, а от глаз местечковой тетки ничего не скроется! Ни тайное свидание с румяной молодкой, ни продажа ростовщикам отданных на покупку места в раю колец.

Даже хромой старик стукнул о стол кошелем с общинной казной:

— А мне ни разу похмелиться не дал!