Жених панны Дануси

Мудрецы мира давно сказали, что чем выше идол, тем легче его обрушить в пыль. Развенчанный из апостолов бородач исчез в осеннем полумраке. Обвинения утихли. Женщины молчали и растерянно смотрели друг на друга.

Шлопак, который и на минуту не потерял кроткой улыбки, поклонился в сторону жены Петра и умоляюще проговорил:

— Может, пойдете домой, тетушка?

Анастасия неловко осмотрела своих недавних сестер:

— Действительно же, в Писании сказано...

Ну, вот все и обошлось. Шлопак оказался в объятиях свежего сентябрьского ветра. Город Б* потихоньку готовился к встрече с вечерними сумерками. Меланхолически лаяли собаки. Помидорчик будет доволен. Копеечку дал не зря. Мамонька не собирался злоупотреблять его гостеприимством, только, идя, представлял, как тетка Наста зайдет в дом, усядутся они с мужем на скамейку рядом... Обнимутся...

— Как голуби... Чисто голуби... — шептал растроганный воображаемыми картинами шлопак.

Предместье города Б* кончилось, что подтвердил придорожный крест, обвязанный чистеньким рушником. За спиной слышались чьи-то шаги. Мамонька оглянулся и увидел... тетку Насту. В белом, плотно повязанном платке, со скрещенными на груди руками. Шлопак хотел спросить, почему это она не в своем доме, но слова застряли в тонком шлопаковом горле. За теткой Настой одна за другой из сумрака выплывали фигуры сестер в белых платках. Замыкал процессию хромой старик. Теперь они остановились и как-то странно смотрели на шлопака. Ну, что ж, может, людям куда понадобилось... Мамонька скромно ступил с дороги и зашагал по боковой тропинке. Оглянулся... Процессия след в след двинулась за ним. Бедному шлопаку стало немного не по себе.

Он остановился:

— А люди ж вы мои добрые... Куда ж вы?..

— Ты иди, иди, батюшка, не заботься... — ласково-ласково проговорила тетка Наста и низко поклонилась.

За ней начали кланяться другие.

— Иди, батюшка... Бог тебя ведет... И мы уж, грешные, за тобой...

Мамонька растерянно оглядел неожиданных спутников и наконец увидел, какие у них просветленные лица, как широко они улыбаются, как смотрят на него, шлопака!

Истерические перешептывания заставили Мамоньку задрожать:

— Настоящий... Истинный... Простой духом... Блаженный... Пророчествовать начнет... Кто будет записывать? Ты, Крыся? Карандаш, карандаш приготовь...

Мамонька на несгибающихся ногах двинулся по тропе и услышал, как за его спиной слаженный хор затянул аллилуйя. Вместо баса козлиным тенором выводил хромой.

Помидорчик так и не дождался своей Насты. Город Б* поговорил немного об этом и забыл — в каменных домах о новых апостолах ничего и не слышали, а в домишках предместий появлялись новые и новые заботы и чудные слухи. Тем более, корчемка — лучшая Помидорчикова утешительница и советница, быстро высушила его слезы, а в скором времени и вынесенные из дома заблудшей Анастасией деньги были получены обратно почтовым переводом.

А еще через некоторое время извозчик, проездом из соседней губернии, передал Помидорчику и вовсе странную посылку — копеечку, завернутую в аккуратную белую тряпочку.

Сказал, от святого человека, которого в их губернии очень ценят за пророчества и аскетическую жизнь.

Рассказы

СЛОВО ЧЕСТИ

Начинались темные ноябрьские ночи — беззвездные, черные, как сама безнадежность, перевитые траурными лентами тумана. Андрусь слабел. Каждый шаг давался с трудом — все-таки простудился тогда, в холодной, засыпанной серебряной осенней росой лощине. Лошади жандармов топотали наверху, на холме, и нельзя было даже пошевелиться, чтобы почувствовать онемевшее от холода тело — будто оно само уже из тумана и мокрой земли. На почти голых ветках кустарников качались удивительными украшениями синицы, крупные капли сыпались с веток вниз, словно жемчужины из порванных бус, и Андрусю казалось, что этот нежный шум сейчас выдаст его. Но сами синички даже не тенькнули. Может, им передался страх человека?