Жених панны Дануси

Богато, непривычно богато живут в этой деревне мужики. Дома крыты не соломой, а гонтой — добротной монастырской черепицей, крыши - «в закот», и в каждом дворе — гнездо аиста... Пан поручик оглядывается и созерцает свой унылый отряд — десять усталых жандармов на забрызганных грязью лошадях... По крайней мере, дороги здесь такие же, как и в России. Но — не Россия... Литвины, белорусы, темный, суеверный народ. Они прячут в кладовках деревянных католических святых и в «красные» дни мажут их губы медом. За православными иконами у них скрыт пук зверобою, собранного на языческое Купалье, и обязательно висит венок чеснока — от нечистой силы. А под венцом каждого дома, с восточной стороны, был некогда зарыт живьем петух — несчастный солнечный вестник...

Пан поручик пренебрежительно кривит губы. Чужое... Но ведь все вокруг может в будущем принадлежать ему, верноподданному русскому дворянину...

Последнее осеннее солнце щедро золотило Северо-Западный край империи. Над дорогой сомкнулись кроны сосен, кружевные мерцающие тени легли под ноги коней. И этот шум — будто волны... Немного воображения — и полное ощущение, что едешь по дну реки с прозрачной, пронизанной солнцем водой...

Вот, наверное, и граница имения. Двое мужиков в маленьких войлочных шапках — кажется, они называются магерки — поворачивают бревно, что перегородило дорогу на двух подпорках-рогулях... Наверное, и сами эти Варгуны — обычный неухоженный старинный дом, немного лучше дома зажиточного крестьянина... А владелец — непременно типичный застенковый шляхтич, чья гордость больше дыр, что проела моль в его прадедовских коврах с вековой пылью...

Сосны подступают, кажется, к самым стенам дома... Но можно рассмотреть, что постройка большая, на три этажа, с торжественной колоннадой при входе. Хотя, конечно, немного запущенная... Конь поручика упирается, поднимая целый фонтан грязи копытами, и дрожит... Что за морок напал на лошадей? А тут еще жуткий собачий вой откуда-то из хозяйственных пристроек усадьбы...

В окнах большой комнаты для гостей гаснет красное солнце (разве такое позднее время?). У стен неуклюжая, отделанная резьбой мебель черного цвета, в которой что-то есть от гроба. И этот распространенный обычай местных жителей ставить печь в ближайшем ко входу углу... Поручик косится на обложенную блестящим зеленоватым кафелем печку, и ему кажется, что пузатые голенькие херувимчики с бокалами пива с каждого кафеля поглядывают на него, повернув лукавые пухленькие рожицы, и подмигивают самым непристойным образом. Поручик слышит, как жандармы за его спиной громко восхищаются звериными головами, украшающими комнату. Зубры, туры, олени, лоси, медведи, кабаны скалятся со стен, поблескивают почти живыми, налитыми кровью глазами, кажется, даже покачивают огромными рогами...

Возвращается слуга — в сюртуке, с бакенбардами и оскорбительной важностью:

— Пан Леонард просит прощения у достопочтенных господ, что по причине плохого здоровья не может спуститься, чтобы встретить их лично. Пан ждет достопочтенных господ в библиотеке...

Поручик хмыкает: хозяин, очевидно, испугался. Ничего. Поднимемся сами, не трудно...

Поручик и трое жандармов идут за слугой наверх по деревянной отполированной лестнице. Со двора долетает опротивевший собачий вой и испуганное ржание лошадей.

В вольтерианском уютном кресле сидит изысканный, с тронутыми сединой висками пан. На нем алый бархатный халат, окаймленный темно-фиолетовой тафтяной полоской, на ногах — турецкие расшитые туфли с задранными носами. Деликатная, в перстнях рука откладывает пухлый томик... А говорили, что знаменитый охотник...

— Простите, уважаемые, что не встаю — ревматизм.

От этого вежливо-равнодушного голоса и твердого взгляда серых насмешливых глаз краска бросается в лицо поручику. Проклятые напыщенные шляхтичи... Но подожди, дорогой, послушай императорский указ: «За содействие мятежникам... Недонесение на заговорщиков... Подлежит аресту... Обыск... Конфискация имущества...».

Пан Леонард задумчиво перебирает роскошную алую кисть на конце своего пояса... Что ж, гости приехали точно во время...

— Мой дом и я в вашем распоряжении... Позвольте только больному человеку остаться в кресле...

Тонкая рука снова берет книжку. Поручик крикливо отдает приказы — даже голос срывается на мальчишеский дискант от неосознанной злости на утонченного аристократа, который всю жизнь пил вон из тех переливающихся фарфоровых чашек — поручик видел такие только в тех семействах, где на него никогда не смотрели как на возможного жениха... Хрупкая на вид рука в перстнях сжимала это ружье с прекрасной серебряной гравировкой, и королевская добыча — зубр – лежала под ногами, что сейчас греются в расшитых настоящими жемчугами туфлях... Такой и на виселицу пойдет с легкой презрительной усмешкой... На минуту офицер чувствует себя беспомощным, затерянным вместе с группой солдат в чужих лесах и болотах, откуда целый день быстрой езды до ближайшего городка.