Жених по объявлению

После работы Вера спешила домой, она взяла два билета в нашумевшее кино, где чего только, говорят, ни показывают. Прибежала — и сразу на кухню, чтобы быстренько к приходу мужа приготовить легкий ужин. На кухне, на табуреточке, стопочкой лежали вещи Николая Петровича, купленные за совместную жизнь с Верой. Сверху лежали теплые носки, а на них записка. На клочке бумаги корявые буквы. Вера взяла бумажку, слегка прищурила глаза. «Я больше так не могу. Извени», — прочитала она и как-то криво, болезненно улыбнулась. Включила газ, налила в чайник воды и поставила на конфорку.

— Вот тебе и «извени», — вполголоса вымолвила она и, вздохнув, добавила: — Баба с возу…

Я и Микки. Рассказ

В полночь, как набат, зазвонил телефон. Опрокинув графин с водой, разбив при этом стакан, я дотянулся до трубки.

— Я тебя не разбудил? — спросил меня бодренький голос.

— Нет, я в такую рань не сплю, всего-то два ночи. Я в пять ложусь. Слушаю вас?

— Ты что, меня не узнал? — удивился голос.

— Узнал. Ты — злой дух Ямбуя.

— Кого-кого? Хотя ладно, все равно не пойму, — согласился голос.

— Хотелось бы иметь дело с человеком, который хоть что-то понимает, — буркнул я и широко зевнул.

— Тут, понимаешь, такая история, — после затянувшейся паузы продолжил мой ночной собеседник, а точнее злоумышленник.

— Я не историк. Я физик. Хуже даже — теоретик, — перебил я.

— Да это к делу не касается, — уточнил ночной гость, да еще непрошеный.

— Разбудить человека в полночь, чтобы сообщить ему, что это дело его не касается?

— Да касается, леший бы тебя побрал! Я — Фидюшкин! Проснулся?

— Нет, не проснулся. Меня подняли по тревоге, но не разбудили. Что еще у тебя, мой милый друг, он же Фидюшкин?

— Возьми на время моего Микки.

— С пистолетом?

— Пистолет он у тебя найдет. Я даю без.

— А бронежилет и каску для меня даешь?

— Ты же знаешь, какое это милое существо, зачем эти вопросы?!

— Чтобы ты знал о мучивших меня предчувствиях.

— Ничего с тобой не случится. Я же жив до сих пор!

— Он поймет, что нас много и все с завихрениями, и примет решение избавиться хотя бы от одного.

— Его одежду, посуду, шампуни и щетки я сложил в саквояж. Пусть там и остаются. Только прячь подальше…

— Я согласился?

— Твое молчание я так и понял. Ты что, против?

— Куда уж…

— Ну, вот и отлично. Через час я буду у тебя.

— А до утра мою погибель нельзя отложить?

— Самолет мой взлетает в пять ноль-ноль.

Микки, похоже, как и я, был недоволен происходящим. Его нечеловечески умные глаза говорили сами за себя. Ярко-коричневый цвет их проявлял не только ум, но и бесовское презрение к нам — его хозяину и новому опекуну. Во время передачи всего, что предназначено для обеспеченной жизни, я бы сказал — комфортной, этого субъекта, назидательных рекомендаций в области воспитания и обращения с ним Микки смотрел на нас снизу-вверх, но мне казалось, что я у его ног и жду хулы иль похвалы.

— Он давно у тебя? — спросил я тихим голосом и с опаской посмотрел на Микки.

— Два года, три месяца и семь дней, — также тихо ответил коллега. — Но мне кажется, он был у меня всегда. Даже не так. Я был у него всегда.

— Что он не любит? Начнем с простого, — еще тише спросил я.

— Лжи не любит. Чванства не терпит вообще!

— Как он распознает ложь и чванство? Тут не каждый человек может этим похвастать.

— Очень просто. Ты скоро сам поймешь без объяснений, только будь осторожным.

— В чем это проявляется?

— Хрен его знает, в чем! Соврешь — и тут же сразу покраснеешь от стыда. Какой уж раздевающий взгляд у моей Семирамиды, а я его свободно выдерживаю. Даже обиду скорчу на своей роже от якобы оскорбительного недоверия. От слов отбрехиваюсь, как от мух веником! А этот же, сволочь, молчит, ничего не говорит, ногами не топает, тарелки не швыряет, а только впялит желтые медяшки в тебя, и ты готов бесконечно каяться и просить прощения! Тебе это не надо знать, я просто так, чтоб излить накопившееся… Корми, воды давай, соки, молоко любит. Бананы давай, лимоны не давай — в тебя же полетят. Остальное все жрет. Денег тебе не даю — в конце за все рассчитаюсь: за съеденное, за разбитое, за сожженное… Кстати, прячь спички, газ не забудь перекрывать и кран замыкать на ключ. Ключ держи при себе, но я делаю иначе. Я оставляю ключи на видном месте, только ключи те от другого замка. Пока эта скотина поймет, что его надули, пройдет полдня, я за это время кое-что успеваю сделать. Купать будешь — надевай фартук. В конце купания трудно будет понять, кто кого купал.

— Когда кормить, вилку давать ему? — я искоса посмотрел на будущее свое недоразумение. Оно сидело на подушке моего дивана с безразличным ко всему выражением.

— Все режущие, колющие, взрывоопасные предметы — вон из дома!

— Неделю продержусь? — спросил я, мысленно похоронив себя в первый день совместного проживания с Микки.

— Надо продержаться две недели. Это будет проверка твоего терпения. Ну, я опаздываю.

— Ремень применять? — выкрикнул я, когда коллега был у выхода.

— Боже упаси! — ответил он, а мне долго еще слышалось: «Спаси-спаси-спаси…»