Женщина на корабле

Потом он шепнул ей на ухо: «Ты же этого хотела?». Шепнул, смеясь. Она отстранилась, чувствуя, как закипают слёзы: «Я не этого хотела, совсем не этого, я хотела просто быть рядом с тобой». По тёмному занавешенному окну скользили огоньки фар редких машин.

Нарисуй на стене моей то, чего нет.

Твоё тело как ночь, а глаза как рассвет.

Ты не выход, но, видимо, лучший ответ –

Ты уходишь, и я улыбаюсь.

И наутро мне скажет повешенный раб:

Ты не прав, господин, – и я вспомню твой взгляд,

И скажу ему – ты перепутал, мой брат.

В этой жизни я не ошибаюсь6, – тихонько шептал в углу музыкальный центр. И вдруг стало понятно, что она ждала зря. Всё зря, всё напрасно…

– Ты всё так же любишь Гребенщикова?

– Люблю… Часто слушаю в машине…

– Я в прошлом году в Москве была на его концерте, очередной какой-то юбилей… Но эту песню он почему-то не пел. Всё остальное пел, а эту – нет. Вообще «Акустику» так сложно оказалось купить, я сколько лет ищу, не могу найти. Куча дисков уже Гребенщикова, а этого нет.

– Возьми, дарю.

В ванной комнате она увидела приоткрытый навесной шкафчик над раковиной. Не удержалась, заглянула. На полках, вперемешку с умывальными принадлежностями, лежали одноразовые шприцы в упаковках и ампулы без подписи. «Чёрт, чёрт, этого ещё не хватало!». Она молча смотрела на содержимое, не в силах отвести взгляд. Больно, как больно… Теперь уже явно стало понятно, что всё обречено – мечты, желания. И он обречён тоже.

Вышла на кухню. Он сидел за столом, глядя в тёмное окно. Сидел неподвижно, положив голову на скрещённые руки.

– Пожалуйста, вызови мне такси.

– Куда ты? Какое такси? Ложись.

– Володя, утром самолёт, у меня ещё вещи не собраны.

– Ну, хорошо, – он встал из-за стола и пошёл к телефону.

Они сидели на кухне, допивая вино, говорили, говорили, словно в последний раз. И чувствовали, что в последний раз, что больше никогда…

Такси пришло неожиданно. Он проводил её до машины и опять погладил ладонью по щеке. А в глазах была боль. Физическая, ощутимая. Лерка молча села на заднее сиденье, сжав зубы, чтобы не заплакать. За окном мелькал ночной мокрый город – снова пошёл дождь со снегом, и на лобовом стекле машины огни мешались с водой, было непонятно, то ли это дождь, то ли слёзы в её глазах.

Утром она проснулась от странного ощущения. Веки были сомкнуты, солнечных пятен, разбросанных по стенам, она видеть не могла. Сон ещё не ушёл, и она чувствовала какое-то необъяснимое томление, словно предвкушение чего-то замечательного, что перевернёт вялое течение жизни, сделает её яркой и исполненной блаженства.

Она наслаждалась почти забытым ощущением и не хотела просыпаться. Этот день счастья не принесёт. Он родился для другого. И она цеплялась за ускользающие обрывки сна, словно они могли помочь ей и спасти.

Сегодня она уедет и во второй раз расстанется с человеком, который так ей нужен, и без которого она совсем не знает, как жить. И непонятно, когда эта мысль доставляла больше боли – тогда или сейчас. Наверное, сейчас. Когда они впервые перестали быть вместе, она совершенно не понимала, что произошло. Чувствовала себя маленьким, несмышлёным ребёнком, которого бросили посреди оживлённой, людной улицы. Только что её вели за руку, помогали преодолеть опасности дороги, заботливо опекали и вдруг оставили. И она, растерянно оглядываясь, стояла посреди этого шума и гама, бросалась то к одному, то к другому, но люди сновали вокруг, и никому не было дела до того, что она, потерявшая ориентацию в происходящем, так нуждалась в помощи.

Потом пришла боль. Вязкая, глухая, она обволакивала, душила, не давала вздохнуть и расслабиться. Но что было бы с ними, если бы они остались вместе?

Сон ушёл. Она открыла глаза и увидела серое небо. Солнечных пятен не было. Из набрякших, словно влажная губка, облаков сочился дождь. Вдруг пошёл снег, и весь город бешено закружился в буране. “Ну и ну… Похоже, посижу я сегодня в аэропорту…”

Елисеев приехал чуть раньше, чем обещал, но она уже ждала его в холле гостиницы, сидя в кресле. Он посмотрел на неё пристально, но ничего не сказал. Довёз до аэропорта и попрощался, пообещав скоро приехать – в начале лета строительство комбината должно было начаться.