Жены и дочери

- Вы поверите в мои причины, когда я скажу вам, что если все станет известно, это причинит мне огромные страдания? — она произнесла это таким умоляющим тоном, что если бы мистер Гибсон не был недоволен и раздражен предыдущим разговором с ее матерью, он должно быть, уступил бы ей. Но поскольку этого не произошло, он холодно произнес:

- Рассказать отцу Роджера не значит предать огласке. Мне не нравится это непомерное желание оставить все в тайне, Синтия. Мне кажется, что за этим скрывается что-то…

- Пойдем, Молли, — внезапно сказала Синтия. — Давай споем тот дуэт, которому я тебя научила. Это лучше, чем вести подобные разговоры.

Это был веселый французский дуэт. Молли пела его невнимательно, с тяжестью на сердце; но Синтия пела его с воодушевлением и видимой веселостью. Только под конец она разразилась слезами и взлетела вверх по лестнице в собственную комнату. Молли, больше ни на что не обращая внимание — ни на отца, ни на слова миссис Гибсон — последовала за ней и обнаружила, что дверь ее комнаты заперта, и в ответ на все свои просьбы позволить войти, она слышала всхлипывания и рыдания Синтии.

Прошло более недели после описанных выше событий, прежде чем мистер Гибсон нашел время заехать к сквайру; он искренне надеялся, что его обгонит письмо Роджера из Парижа, в котором тот обо всем расскажет своему отцу. Но с первого взгляда доктор понял, что сквайр не слышал ничего необычного, что могло бы нарушить его спокойствие. Он выглядел лучше, чем все прошедшие месяцы: в его глазах светилась надежда; лицо было окрашено здоровым румянцем, частично из-за возобновившихся прогулок на свежем воздухе для контроля за дренажными работами, и частично из-за радости, которую ему недавно доставил Роджер, — все это заставляло кровь в его жилах бежать быстрее. Ему не хватало Роджера, это правда, но всякий раз, когда печаль расставания слишком тяжело давила на него, он наполнял трубку табаком и выкуривал ее за долгим, неспешным и размеренным перечитыванием письма лорда Холлингфорда, каждое слово из которого он знал наизусть. И выражения, в которых он, притворяясь для себя, сомневался, давали ему лишний повод просматривать похвалы сыну. Покончив с приветствием, мистер Гибсон сразу перешел к делу.

- Есть новости от Роджера?

- О, да. Вот его письмо, — сказал сквайр, принеся свой черный, кожаный ящик, в котором письмо Роджера лежало среди других бумаг различного содержания. Мистер Гибсон прочел его, одним беглым взглядом уверившись, что в нем нет упоминания о Синтии.

- Хм! Я вижу он не упомянул об одном очень важном событии, которое произошло перед его отъездом, — произнес мистер Гибсон, ухватившись за первые слова, что пришли ему на ум. — С одной стороны я понимаю, что нарушаю доверие, но я собираюсь сдержать обещание, которое дал в мой последний визит сюда. Я нахожу, что случилось… случилось нечто, чего вы опасались… вы понимаете… между ним и моей приемной дочерью, Синтией Киркпатрик. Он заезжал к нам попрощаться, пока ждал отправления экипажа на Лондон, застал ее одну и поговорил с ней. Они не называют это помолвкой, но, разумеется, оно так и есть.

- Верните мне письмо, — произнес сквайр неестественным голосом. Он снова прочел его, словно ранее не усвоил его содержание, и словно в нем остались несколько предложений, которые он проглядел.

- Нет! — произнес он наконец со вздохом. — Он ничего не пишет об этом. Сыновья могут играть с отцами в доверительность, но они многое скрывают.

Казалось, сквайр больше разочарован тем, что получил известие не из уст Роджера, нежели недоволен самим известием, подумал мистер Гибсон. Но он дал ему время собраться с мыслями.

- Он не старший сын, — продолжил сквайр, как будто разговаривал с самим собой. — Но это не та партия, которую я задумал для него. Как это случилось, сэр, — сказал он, внезапно набрасываясь на мистера Гибсона, — что в последний раз, когда вы были здесь, вы сказали, что между моими сыновьями и вашими девочками ничего нет? Должно быть, это продолжалось все это время!

- Боюсь, так оно и было. Но я ничего не знал, как наивное дитя. Я услышал об этом только вечером того дня, когда уезжал Роджер.

- А это было неделю назад, сэр. Что заставляло вас молчать?

- Я думал, что Роджер сам вам расскажет.

- Это говорит о том, что у вас нет сыновей. Большая половина их жизни неизвестна отцам. Вот Осборн здесь, мы живем вместе… иначе говоря, мы вместе обедаем, спим под одной крышей… и еще… Что ж! Что ж! Жизнь такова, какой ее делает Бог. Вы говорите, это еще не помолвка? Но интересно, что мне делать? Надеяться на то, что мой сын разочаруется в том глупом поступке, на который он решился… как раз тогда, когда он помогает мне. Это глупо, не правда ли? Я спрашиваю вас, Гибсон, вы должны знать эту девочку. Предполагаю, у нее не столь много денег?

- Ей выплачиваются пожизненные проценты ее матери, около тридцати фунтов в год.

- Вот так так! Хорошо, что он не Осборн. Им придется подождать. Из какой она семьи? Полагаю, никто из них не занимался торговлей, от того она так бедна.