Жены и дочери

- Думаю, ее отец приходился внуком некоего сэра Джералда Киркпатрика. Ее мать рассказывала мне, что у него был титул баронета. Мне ничего неизвестно о подобных вещах.

- Это уже что-то. Мне кое-что известно о подобных вещах, как вы предпочли назвать их. Мне нравится благородная кровь.

Мистеру Гибсону ничего не оставалось, как сказать:

- Но я боюсь, что только одна восьмая крови Синтии благородная. Мне ничего неизвестно о ее родственниках кроме того, что ее отец был викарием.

- Имел профессию. Во всяком случае, эта ступень выше торговли. Сколько ей лет?

- Восемнадцать или девятнадцать.

- Мила?

- Да, думаю так. Большинство так думает, но все это дело вкуса. Поедемте, сквайр, оцените сами. Приезжайте и пообедайте с нами в любой день, когда захотите. Меня может не быть дома, но ее мать будет там, и вы сможете познакомиться с будущей женой вашего сына.

Мистер Гибсон поспешил с этим предложением, слишком полагаясь на спокойствие, с которым сквайр расспрашивал его. Мистер Хэмли замкнулся в себе и, отвечал угрюмым тоном.

- "Будущая жена" Роджера! Он поумнеет к тому времени, когда вернется домой. Два года, проведенные среди чернокожих, добавят ему больше здравого смысла.

- Возможно, но не обязательно, я бы сказал, — ответил мистер Гибсон. — Думаю, чернокожие не столь знамениты своими способностями к рассуждениям, поэтому у них не так много шансов изменить его мнение своими доводами, даже если они поймут язык друг друга. И конечно, если он разделяет мой вкус, особенность их кожи только заставит его еще больше ценить белокожих.

- Но вы сказали, это не была помолвка, — прорычал сквайр. — Если он лучше подумает, вы ведь не станете принуждать его к ней?

- Если он пожелает разорвать помолвку, я, разумеется, посоветую Синтии пожелать того же, вот все, что я могу сказать. И я не вижу причины дальше обсуждать это. Я рассказал вам, как обстоят дела, потому что я обещал рассказать, если увижу, что нечто подобное происходит. Но в настоящих обстоятельствах мы не можем решать их судьбу, мы можем только ждать, — и он взял свою шляпу, собираясь уйти. Но сквайр был недоволен.

- Не уходите, Гибсон. Не обижайтесь на то, что я сказал, хотя я не знаю, почему я это сделал. Что девочка представляет из себя?

- Я не понимаю, что вы имеете ввиду, — ответил мистер Гибсон. Он прекрасно знал, о чем спрашивал сквайр, только был рассержен и предпочел не понимать.

- Она… хороша, такая же, как ваша Молли?… с мягким характером и благоразумная… ее перчатки всегда заштопаны, а обувь опрятная, она готова сделать все, что ее попросят, словно больше всего на свете ей нравится выполнять просьбы?

Черты лица мистера Гибсона расслабились, он понял все недосказанные предложения сквайра и все его невыраженные значения.

- Начну с того, что она намного красивее Молли, и у нее очень обворожительные манеры. Она всегда хорошо одета и выглядит опрятно, я знаю, что она не тратит много на одежду, и всегда выполняет то, о чем ее попросят, у нее всегда готовы милые, живые ответы. Не думаю, что когда-либо видел, как она выходит из себя, но я и не уверен, что она принимает вещи близко к сердцу, а некая приглушенность чувств идет на пользу человеку мягкого нрава, как я заметил. В целом, я думаю, таких, как Синтия — одна на сотню.

Сквайр немного подумал.

- На мой взгляд ваша Молли — одна на тысячу. Но видите ли, у нее нет знатных родственников… и я не думаю, что у нее будет возможность получить много денег, — он произнес эти слова, как будто рассуждал вслух, безотносительно к мистеру Гибсону, но это уязвило последнего, и он ответил немного нетерпеливо:

- Так как Молли здесь не при чем, я не понимаю, какой смысл упоминать ее имя, а также обсуждать ее семью и ее состояние.

- Нет, конечно, нет, — сказал сквайр, поднимаясь. — В своих мыслях я зашел слишком далеко, признаюсь, я думал только о том, какая жалость, что она не подойдет Осборну. Но, разумеется, это не обсуждается… не обсуждается.

- Да, — согласился мистер Гибсон, — и если вы извините меня, сквайр, я должен сейчас уйти, и тогда вы будете свободно, без помех, предаваться своим мыслям.

Он уже был у двери, когда сквайр окликнул его. Доктор стоял, нетерпеливо постукивая хлыстом о сапоги, ожидая бесконечных последних слов.