Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

— Мне сказали, — доверительно произнесла она нервным полушепотом, склоняясь над прилавком и придвигая поближе к голове Катцеля свой длинный, но не беспородный нос, — что у вас самые справедливые цены на произведения истинного искусства.

На это ее заявление Катцель лишь покивал своей кудлатой шевелюрой, не отрицая и не подтверждая его.

— А мне сейчас очень нужны деньги, — открыла свой самый большой секрет нервная женщина. И добавила, для пущей убедительности присовокупив к добавлению горестный вздох: — Оч-чень нужны.

— Само собой, — согласился Катцель. — Мы имеем входить в положение клиентов самым душевным образом, — тоже доверительно сообщил он и огляделся.

— Я так и знала! — обрадовалась женщина и, чуть отвернувшись, забралась к себе за пазуху очень уж куда-то глубоко-преглубоко, долго там шарила, наконец на свет божий была извлечена потертая бархатная подушечка зеленого цвета, подушечка затем была раскрыта, из нее извлечена коробочка, из коробочки массивный перстень, вспыхнувший разноцветными огнями в лучах сорокасвечовой электрической лампочки, и перстень, не успела нервная женщина и глазом моргнуть, тут же оказался в руках Катцеля.

Иоахим Моисеевич сунул в глаз лупу, включил настольную лампу аж с тремя рефлекторами, направленными в одну точку, и принялся вертеть перстень в пальцах и так и этак, что-то бубня при этом себе под нос.

Женщина наблюдала за ним со страхом, лицо ее дергалось все чаще и чаще, а рука с костлявыми длинными пальцами трепетала на весу в том же положении, в каком из нее упорхнул блистательный и сиятельный перстень.

— Вы имеете желание передать эту вещь безвозмездно в пользу социалистического строительства? — спросил Катцель, роняя из глаза лупу в золотой оправе.

— Нет-нет! — затрясла головой нервная женщина. — То есть как? Я же вам сказала: мне оч-чень нужны деньги. Оч-чень.

— Я помню. Да. Я помню-помню-помню! — затараторил Катцель. — Но откуда у вас эта вещица, мадам?

— Нас-следс-ство… — прошептала нервная женщина. Казалось, что она вот-вот упадет в обморок.

— Бывает, бывает, — тараторил Катцель. — Но в государстве рабочих и крестьян все принадлежит, так сказать, а вы утаили, в то время как рабочие и крестьяне… Я не могу вам дать ожидаемой суммы.

— Как? Я же вам говорила… А мне рекомендовали вас как… — всхлипывала нервная женщина. Но потом отерла нос рукавом и спросила почти спокойно, если не считать дрожащей руки, все еще недоумевающей по поводу утраты: — Сколько?

— Тысяча.

— Всего?

— Полторы. Больше не могу. Нельзя. С меня спросят. А они… — Катцель воздел очи горе, — очень умеют спрашивать. Вам и не снилось.

— Хорошо, — прошептала женщина. И добавила без особой надежды: — Две.

— Пусть будет две. Исключительно из жалости к вашему бедственному положению. Да. — И себе за спину: — Мара, выпиши безвозмездку!

Из мрака выплыла мешковатая фигура Абрама Тюхановича. Он склонился к кудлатой голове Катцеля, что-то прошептал ему на ухо.

Катцель кивнул. И посмотрел в сторону величественного истукана в углу напротив.

— Э-эээ… Гражданин! — произнес он сладким голосом, каким, может быть, когда-то признавался в любви. — Вам придется маленько обождать: у эксперта имеются уже сомнения…

— Уже?

— Да, в некотором роде. Всего полчасика. Не желаете ли чаю?

— Я желаю забрать этюд и предложить его в другом месте-с.

— Нельзя-с: мы его уже внесли в каталог. Да-с. Чаю-с, если угодно-с.

— Черт с вами, давайте ваш чай! Что, милицию будете вызывать?

— Как водится-с.

— Я уже там был. Ваш коллега вызывал. И напрасно: отпустили. Если б не нужда…

— Все так говорят-с.

Однако милицию Катцель не вызвал: имелась инструкция — вызывать, когда есть подозрение на то, что вещь украдена у государства. Во всех иных случаях закрывать глаза на ее происхождение и платить по минимому-миниморуму.

* * *

Во второй половине дня в приемный пункт пошел народ совсем другого разлива: дамочки вполне советского происхождения с вуалями на лице и в котиковых шубках, господа с тростями, плохо или совсем не говорящие по-русски, вертлявые молодые люди с длинными волосами и брюками в клетчатую дудочку.

Заглядывали и весьма известные личности: артисты, литераторы, дети советских вельмож. Всех их Катцель знал, новые лица появлялись редко, да и то непременно в сопровождении кого-нибудь из лиц вполне известных и вызывающих доверие.