Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Дни шли, а Монька Гольдман на глаза не попадался, и понемногу страхи и опасения Василия рассосались в плотной повседневности, и призрак Моньки перестал его преследовать на улицах города. Василий работал и учился, его все более ценили за умение, усердие и вдумчивость. Еще в ноябре он умудрился подать сразу три рацпредложения, предварительно посоветовавшись с технологом цеха, молодым выпускником института Валерианом Кувшиновым. Тот пообещал посодействовать. И вот в начале января в модельную мастерскую пришел сумрачный человек, с лицом иссеченным глубокими морщинами, в костюме и при галстуке, в сопровождении мастера. Они подошли к Василию, и мастер сказал:

— Вот это и есть Мануйлов.

— Мне сказали, что у вас тут есть какие-то предложения по части корпуса Р198, — произнес сумрачный человек.

— Да, есть. Только у меня вот… эскизы, — и Василий достал из ящика с инструментами клочки бумаги с чертежами, сделанными от руки карандашом.

— Неважно, — буркнул человек, посмотрел чертежи, покхекал и тут же эти чертежи подписал в производство. Без всяких там бризов и комиссий, совещаний и заседаний. Пожал Василию руку, произнес одобрительно: — Голова! — И ушел, не сказав больше ни слова.

— Кто это? — спросил Василий у мастера.

— Главный технолог завода, вот кто, — ответил мастер, и в голосе его послышались нотки изумления.

— И что?

— Как что? Ты пока работай, а как дойдешь до этих узлов, так к той поре в чертежах конструкторы сделают исправления.

Мастер ушел, унеся эскизы, а в груди у Василия что-то поднялось и расперло ее во все стороны. Однако вида он не подал, пожал плечами и нахмурился: мол, ничего особенного нету в том, что главный, и не таковских видывали.

Подходили старые рабочие, спрашивали, качали головами: сколько лет работают, а такой очевидной, казалось бы, вещи не замечали. Иные даже матерились в сердцах. Не столько даже из зависти, сколько от досады: молодой, пацан еще, а обскакал. Так что опять Василий как бы начал взбираться наверх, забыв, что чем выше человек поднимается, тем виднее становится со всех сторон и большее вызывает к себе любопытство.

И однажды — уже в начале февраля — к нему заявился молодой вертлявый узкоплечий парень из заводоуправления, назвался рабкором заводской многотиражной газеты "Красный металлист" Иосифом Сайкиным и стал настойчиво допытываться, что явилось причиной трудовых успехов молодого модельщика, кто он и откуда.

Василий, не ожидавший, что так быстро скажутся последствия его рационализаторства, не на шутку перетрухнул, ибо еще хорошо помнил, чем это закончилось на Путиловском, и поначалу мямлил что-то несусветное о том, что писать о нем еще рано, что он еще не заслужил такой чести — и все в этом роде. Придя немного в себя, пытался даже отшутиться. Но настырный рабкор Сайкин не отставал, заходил то слева, то справа, совал голову под руки, мешая работать, и Василий, разозлившись не столько на него, сколько на себя, взял рабкора за плечи, повернул его к себе спиной и дал легонько коленом под зад:

— Иди, парень, не мешайся! Когда надо будет, сам приду к тебе и расскажу.

Зря, конечно, он так поступил: рабкор этот мог обидеться и заподозрить что-то неладное. Главное же — не рабкор виноват, а сам Васька: не следовало ему высовываться со своими рацпредложениями, а работать так, как большинство работает: план тянешь — и ладно.

Да беда в том, что как большинство Василий не умел. Отец сызмальства вбил ему в голову, что дело свое надо делать так, чтобы не только польза от него была, но и душе приятно, тогда и жизнь будет поворачиваться к тебе не только темным боком, но и светлым тоже. И хотя в жизни выходило все больше не по отцову, а как раз наоборот, однако переделывать себя будто бы уже поздновато.

Время шло, рабкор больше не показывался, и Василий решил, что на сей раз пронесло. И тут в начале марта он, неожиданно для самого себя, запорол модель, не вникнув в сложные параболические переходы от одной плоскости к другой, — и не столько от невнимательности, сколько от усталости и недосыпу.

За испорченную модель его оштрафовали и фамилию, как бракодела, вывесили на Черную доску. В цехе старики посчитали, что брак он допустил по неопытности, и после этого мастер, особо прислушивающийся к мнению стариков, сложные модели давать Василию перестал. А Василий даже и обрадовался: не будут приставать всякие там, кому делать нечего.

Рано радовался: тот Сайкин большую статью про бракоделов отгрохал в заводской многотиражке "Красный металлист", и называлась статья так: "Бракодел — враг народа". Не забыл рабкор и пинка, полученного от Василия: много там было про него, про Василия Мануйлова, — больше, чем про других, — будто среди прочих бракоделов на всем заводе он самый главный бракодел и есть.