Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Для Кривоносова явилось неожиданным откровением признание Сталиным тех огромных потерь, которые понесла советская страна за минувший год войны, хотя, надо думать, каждый по-своему представлял эти потери, но одно дело представлять, и совсем другое — получить подтверждение этим представлениям во всеуслышание. Кривоносову казалось, что такая откровенность может только напугать людей, посеять в них панику, потому что никогда до этого ничего подобного из уст высшего руководства страны он не слыхивал, и сам считал, что вся правда опасна, что не каждый ее поймет и выдержит ее непомерную тяжесть. Себя к таким людям Кривоносов не относил, но и он почувствовал, как что-то придавило тело к земле, сделало его тяжелым и непослушным. Он косил глазом на своих бойцов, стараясь понять, что они думают и как воспринимают слова приказа, но на их лицах нельзя было прочесть ничего, кроме напряженного внимания. Смысл приказа, похоже, еще не дошел до их сознания полностью, а вот когда дойдет…

Солнце садилось за далекие холмы, уходящие в Задонские степи, наливалось кровью, пухло, тянуло по увядшим травам и седым ковылям кровавые отблески и черные тени. Только небо над головой еще голубело незамутненным дневным светом, светилась серебром высокая рябь облаков, уложенных неведомой бороной в тонкие спирали, да с востока тянуло жаром заволжских степей и терпким запахом полыни.

— «Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину, поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке, — читал комиссар. — Такие разговоры являются лживыми, вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, мы останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончать отступление… Ни шагу назад!» — выкрикнул комиссар последнюю фразу и оглядел плотные шеренги зеленых человеческих фигур с такой ненавистью, будто именно они и допустили ослабление «нас», то есть самих себя и лично его, комиссара отряда, допустили усиление немцев.

Однако Кривоносов решил, что эти слова к нему не относятся: ни он, ни его подчиненные не являются Красной армией, они не отступали, городов фашистам не отдавали и никаких разговоров относительно бескрайней территории не вели, у них другие задачи, связанные с поддержанием порядка внутри страны и внутренней же безопасности от происков скрытых врагов, шпионов и диверсантов. А если их привезли в эти степи, то исключительно потому, что именно здесь произошло нарушение порядка и ослабление безопасности.

Комиссар отер платком взопревшее лицо и продолжил чтение:

— «Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…»

И опять это не относилось непосредственно к старшему лейтенанту Кривоносову и его роте: у них-то как раз порядок и дисциплина на должном уровне, паникеров и трусов нет, как нет никаких расслабляющих и деморализующих разговоров. Это все там — в армии, куда набирают людей без должной проверки, люди эти до сих пор не сталкивались со смертельными опасностями, зато с ними сталкивается каждый рядовой и командир НКВД повседневно, и не удивительно, что первый же бой повергает армейских новобранцев в панику, тем более если учесть, что иные армейские командиры способствуют этой панике своими предательскими распоряжениями. Тут яснее ясного, на кого направлен этот приказ Сталина, так что ему, Кривоносову, агитировать свою роту по части дисциплины и порядка нет никакой необходимости. Но знать этот необычный приказ надо, раз уж его издал сам Сталин, чтобы лучше понимать свои задачи на сегодняшний день. Вся штука в том, каковы эти задачи и зачем их пригнали в эту выжженную солнцем степь.

— «Паникеры и трусы должны истребляться на месте! — выкрикнул комиссар, потрясая листками бумаги.

И Кривоносов тут же отметил про себя: „Ах, вот оно что!“ и, соглашаясь с приказом, уверенно заключил: „Давно пора“.