Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Атлас дернулся, сел, вскинул голову — и тотчас же в мозг впилась проснувшаяся боль. Он сжал голову руками, посидел немного, затем, преодолевая тупое безразличие, медленно поднялся на ноги, осторожно встал на приступок, оперся руками о края ячейки. Движения его были неуверенными, робкими, словно он нес на голове сосуд с драгоценной жидкостью, которую никак нельзя расплескать.

Яркий свет заставил Атласа зажмуриться, а когда он открыл глаза, увидел рядом с собой серую тень политрука своей роты Подкаблученко, черноглазого красавца родом из Желтых Вод, совсем еще мальчишку, недавно из училища НКВД.

— Где немцы? — спросил Атлас.

— Да вон же! Видите? Танки ихние… Километра два осталось… — говорил политрук, показывая рукой в степь, но говорил как-то странно, точно на нем был противогаз.

Атлас напряженно вгляделся в ту сторону, куда показал политрук, но ничего не увидел, кроме расплывающегося зноя. Он протер глаза — не помогло.

— Что-то у меня со зрением, политрук: совсем ни черта не вижу.

— А слышите?

— Звон в голове… и гул.

— Майор Стрелецкий приказали мне взять на себя командование ротой… Если вы, товарищ капитан, не возражаете.

— Как я могу возражать? Бери, конечно.

— Может, вас, товарищ капитан, в тыл отправить?

— Нет, что ты! — испугался Атлас. — Ни в коем случае. — И опять схватился за голову.

— Я пришлю к вам фельдшера…

Атлас посмотрел на политрука глазами, наполненными страданием, попросил:

— Не надо никого, политрук. Я сам. Ты лучше распорядись посадить ко мне в окоп кого-нибудь… Так, на всякий случай. А стрелять я смогу…

— Слушаюсь, товарищ капитан. Я вам дам Грушина: он хорошо стреляет.

Политрук исчез, через минуту в окоп свалился Грушин, здоровенный малый с огромными ручищами и детским взглядом серо-голубых глаз.

— По вашему приказанию прибыл, товарищ капитан, — пробасил Грушин чуть ни в самое ухо Атласу, нажимая на «о».

— Не орите, Грушин, я вас и так слышу. Лучше скажите: немцы далеко?

— Далеко еще — с версту будет, товарищ капитан. Нам велено огня не открывать, пока они не подойдут вплотную. У нас нынче армейские командуют: они бывалые, знают, как с ними обходиться.

— Дайте мне автомат, — попросил Атлас. — И пояснил: — Вблизи я вижу, а вдаль — очень смутно. И сделайте мне самокрутку. Махорка и бумага у меня в нише.

— Так это не ваша ячейка, товарищ капитан. Ваша рядом. Там теперь политрук. А махра и у меня имеется. Я счас, я мигом.

И точно: менее чем через минуту Атлас, сидя на дне окопа, с жадностью затягивался едучим махорочным дымом и осторожно массировал пальцами свою плешивую голову, как это делали ему в госпитале жалостливые руки медицинских сестер. И через какое-то время стал различать отдельные звуки, звон в голове отодвинулся вдаль.

«Господи, — шептал Атлас синими губами, — мне бы хоть чуть-чуть оклематься, а там бы я уж как-нибудь, а то ведь стыдоба да и только перед товарищами. Может, и не подумают ничего, а все равно странно: ни царапины, и в то же время — дурак дураком…»

И тут послышался нарастающий визг снаряда — и сразу же ахнуло невдалеке, земля испуганно вздрогнула, сверху посыпались комья. И еще и еще забухало, но значительно дальше. Рядом опустился Грушин, лицо белое, виноватое.

— Стреляют, — товарищ капитан. — Снаряды зазря изводют.

— Это они пытаются раскрыть нашу оборону. Им тоже страшно, Грушин, они тоже боятся.

— Само собой, товарищ капитан: тоже человеки.

Метров с восьмисот немецкие танки начали на ходу обстреливать позиции отряда. Снаряды рвались то с недолетом, то с перелетом, но на почти двухкилометровую линию обороны эта стрельба не оказывала никакого влияния. Молчали, приникнув к земле длинными стволами, противотанковые пушки и зенитки, молчали бронебойщики.

Приблизившись к позициям заградительного отряда метров на шестьсот, танки встали, за ними остановились бронетранспортеры и машины с орудиями.

— А не подтолкнуть ли нам их из минометов, майор? — спросил подполковник Латченков. — А то они сейчас разберутся, что к чему, начнут гвоздить из орудий. Или вызовут авиацию…

— Давай попробуем, — согласился Стрелецкий и велел телефонисту вызвать минометчиков.

Отдав необходимые команды, оба командира приникли к окулярам биноклей. Им хорошо было видно, как немцы, высунувшись из танковых люков, разглядывают их позиции, показывают руками, переговариваясь между собою.

Сбоку упруго чвакнуло, с визгом прошла над головой первая мина, через несколько секунд среди танков взметнулся серый куст разрыва.

— Они уверены, что подходы к нашим позициям заминированы, — высказал свою догадку подполковник Латченков. — Поэтому и встали.

— Были у нас две подводы с минами, да немцы их разбомбили по дороге, — пояснил отсутствие мин Стрелецкий. Но дальше распространяться не стал, потому что мин действительно было лишь две подводы, а предлагали значительно больше, да он отказался, полагая, что и эти-то не пригодятся: не ставить же мины перед своими отступающими войсками. Выходит, зря отказался, да теперь уж не поправишь.