Знакомство с прочей дипломатической и околодипломатической публикой пока могло происходить лишь весьма и весьма постепенно, на нечастых заседаниях комитетов и комиссий Лиги Наций, и закрепляться в основном в ходе прогулок по бульварам вдоль берегов Женевского озера, и при встречах в расположенных окрест кафе и ресторанах. Только тут я понял, что германский дипломат барон фон Путлиц нисколько не преувеличивал, когда писал в своих мемуарах, что «дипломаты и делегаты со всего света чувствовали себя здесь великолепно, особенно в теплое время года, и вели себя как отдыхающие на первоклассном курорте, тем более что пребывание в Женеве оплачивалось щедрыми суточными. На бульваре у озера, где превосходительства и иные сановники со всех стран мира совершали свой гигиенический моцион, часто можно было наблюдать сцены, казалось заимствованные из венской оперетки… Здесь осведомлялись о здоровье мадам или о результатах последнего курса лечения от ожирения, обменивались сведениями относительно ассортимента вин и кулинарных тонкостей парижских или карлсбадских ресторанов, обсуждали последние скандалы в Каннах или Сан-Себастьяне, причем каждый из собеседников со всей мыслимой деликатностью избегал разговоров на какую-либо серьезную тему, которая могла бы быть неприятна для другого».
Эта ситуация меня совершенно не устраивала. Несмотря на знакомства, приобретенные на самом высоком уровне, в практическом смысле они мало чему помогали. Ведь не будут же тот же Бенеш или Бриан тратить свое время на то, чтобы ввести меня в круг дипломатических сотрудников своих миссий! Спасибо уже за то, что благодаря Литвинову они вообще соизволили обратить на меня внимание. Да и от самого Максима Максимовича не приходилось ожидать, что, фигурально выражаясь, он всюду станет водить меня за руку. Дело сдвинулось с места, как ни странно, после его отъезда.
С самого начала было ясно, что глава нашей делегации не будет постоянно пребывать в Женеве – рано или поздно дела позовут наркома иностранных дел в Москву, да и в другие европейские столицы. Поэтому в Лигу Наций от нашей страны должен был быть прислан постоянный представитель, который вел бы все текущие дела в отсутствие Литвинова. И почему я не особенно удивился, когда этим человеком оказался Марсель Розенберг?
Глава 13
Что на Родине?
Втянувшись в работу по добыче, анализу и передаче в Москву экономической информации, а также по нелегким (из-за враждебной позиции швейцарского правительства) попыткам наладить контакты с местными промышленниками из сектора точного машиностроения, я думал прежде всего о том, что происходит в СССР. Разумеется, своей деятельностью здесь, в паучьем гнезде дипломатических интриг, я старался принести пользу Советской Республике, помочь решить труднейшие проблемы рывка из экономической отсталости. Но мне крайне досаждал тот факт, что возможности непосредственно влиять на разработку экономической политики у себя на Родине резко сузились.
Между тем новости из Москвы долетали не самые обнадеживающие. Судя по всему, Сталин, балансируя между различными партийными группировками, смог обеспечить некоторый компромисс между пессимизмом и нерешительностью «правых», экономическим авантюризмом, заразившим партийное большинство, и злой, во многой справедливой, но неконструктивной антибюрократической риторикой «левых». Но этот компромисс, ограничивая совсем уж безумные порывы части партийной бюрократии по превращению экономического руководства в поле манипулирования залихватскими пропагандистскими лозунгами, практически не менял уже сложившихся установок в хозяйственной политике партии. Формально не отменяя хозяйственного расчета и учета рыночных факторов, этот подход по существу вел к наращиванию политического давления на хозяйственные кадры, ориентируя их на чрезмерное перенапряжение в использовании реально располагаемых ресурсов, что заставляло позабыть о рациональном экономическом подходе.