Жернова истории 4 (СИ)

До какой-то степени утешало только одно: по сравнению с известной мне историей этот бюрократический восторг партийных функционеров, решивших, что им море по колено, и плановые методы управления позволяют им творить все, что левая нога пожелает, оказался все же ограничен несколько более разумными рамками. Во всяком случае, таких фантастических планов, которые в покинутой мною реальности провозглашал с трибуны XVI съезда Сталин, здесь из его уст не прозвучало. Хотя заложенные в первый пятилетний план макроэкономические пропорции трещали по всем швам, сбалансированность экономики удавалось сохранить на мало-мальски приемлемом уровне. Значительного снижения себестоимости продукции обеспечить не удалось, но она хотя бы не росла; прирост рабочей силы превысил плановые расчеты, а рост производительности труда, напротив, не достигал контрольных цифр, но эти отклонения измерялись процентами, а не десятками процентов. Инфляция была умеренной, карточное снабжение пока так и не встало в повестку дня, огромных «хвостов» в магазины и кооперативные лавки не наблюдалось. Рабочие глухо роптали, но вспышки «диких» стачек не случилось.

Последнее во многом объяснялось несколько более успешной сельскохозяйственной политикой. Чуть более активная работа по обеспечению села кадрами и техникой, несколько более продуманная заготовительная политика, меньшее число ошибок при проведении коллективизации села позволяли держать объём хлебозаготовок, мясозаготовок и заготовок сырья на более высоком уровне. Соответственно, серьезного спада производства в легкой и пищевой промышленности не произошло. Хороший урожай 1930 года позволил даже несколько смягчить напряженность в продовольственном снабжении.

Нетронутый в этой реальности частный рынок сельхозпродуктов демонстрировал рост цен, но все же не запредельный, поскольку того разрыва между ценами государственной и кооперативной торговли с одной стороны, и ценами частной торговли с другой, который наблюдался в известной мне истории, здесь удалось избежать. И наполняемость обобществленной торговли была выше, и политика цен была более обоснованной экономически. Поэтому спекулятивную перекачку товаров с государственного рынка на частный здесь удержали в терпимых пределах. В результате сохранялась реальная конкуренция между частной, государственной и кооперативной торговлей, и каждый сектор боролся за покупателя. Частник работал более гибко, привлекал качеством товаров и обслуживания покупателей, государство и кооперативы брали более низкой ценой за счет плановой организации торговли в крупных масштабах. В результате даже низкооплачиваемые рабочие и служащие могли выбирать, на каком рынке предпочтительнее купить те или иные товары: в государственном магазине, в лавке кооперативного потребительского общества, или у частника.

Оптимистические сведения о хлебозаготовках урожая 1930 года, поступавшие осенью и зимой, а также обрывки исторической информации об операциях на международном хлебном рынке, подвигли меня весной 1931 года на мысль провернуть нечто похожее, но в гораздо более широких масштабах. Мысль была весьма рискованная, и сомнения терзают меня уже не первый день. В конце концов я начинаю подумывать – а не поделится ли этими сомнениями с Лидой?

Нынче вечером, как обычно, уложив детей спать, Лида, устроившись в кресле под неярким светом торшера, корпела над переводом. На сей раз это были мои экономические выкладки к заседанию Комиссии Лиги Наций по разоружению, в которых предлагались расчеты по конверсии военной промышленности и перспективам ее выхода на рынок гражданской продукции. С переводом надо было поспешить – заседание Комиссии должно было состояться накануне католической Пасхи, до которой оставалось всего ничего. Я некоторое время любуюсь красивым абрисом ее плеч, с наброшенным на них кашемировым платком, не решаясь оторвать ее от дела и начать сложный для меня разговор. Но бесконечно пережевывать мысли внутри себя дольше уже было невозможно и, наконец, тихонько окликаю ее:

– Лида… послушай…

Она не сразу отвлекается от перевода, но затем медленно поднимает голову от бумаг и поворачивается ко мне:

– Ты что-то сказал, Витя?

Меняю свою напряженную позу, откидываясь на спинку мягкого дивана, машинально прислушиваюсь, не доносятся ли какие звуки из соседней комнаты нашего номера, служащей детской спальней. Все тихо. Набрав воздуха в легкие, начинаю издалека:

– Меня беспокоит ситуация с нашим экспортом. Идет скоординированная кампания насчет «советского демпинга». Все наши попытки, – и мои в том числе, – опрокинуть эту кампанию при помощи рациональных экономических аргументов, результатов не дают. Похоже, дело тут не в аргументах, а в том, что прессу и радио просто используют как средство конкурентной борьбы с советскими товарами. И рациональными доводами их не прошибешь.

– А чем прошибешь? – откликается Лида.